Высоцкий
Шрифт:
Все так, но хочется и в себя погрузиться без ограничения глубины, а это может дать только большая форма. Для других пишем или для себя? Жизнь слишком коротка, чтобы ответить на этот вопрос. А лучше всего – это когда ты всегда один и всегда со всеми.
Тридцать седьмой
Так уж сложилось, что собственный день рождения для Высоцкого редко получается праздничным. В середине января семьдесят четвертого у него была неделя отгулов после напряженной занятости в театре во время школьных каникул. А где отгул – там и загул случился, согласно корневой системе русского языка. В день тридцатишестилетия Высоцкого нет на «Антимирах», двадцать шестого он отсутствует
Политическая погода заметно начала портиться. Можно даже сказать – климат политический переменился. В январе исключают из Союза писателей Лидию Чуковскую, в марте – Владимира Войновича. Давно выгнанный из всех творческих организаций Галич ходит по друзьям, поет прощальные песни и надеется, что кто-нибудь от отъезда его отговорит.
Но главное событие года, а может, всего десятилетия – это изгнание Солженицына. Всемирно известного писателя, нобелевского лауреата арестовали, как урку, и в Лефортово привезли. И уже оттуда, в порядке особой милости, – в аэропорт. Пусть не на Колыму, а во Франкфурт-на-Майне, но он же туда не просился! Помимо права на убежище есть у человека еще и право на единственную родину… И все это произошло почти при полном равнодушии сограждан.
А где мы были в этот момент, тринадцатого февраля? Играли, пели, народ тешили… Мы, если честно сказать, просто не заметили солженицынского отъезда – в душе не отметили, чтобы избежать ненужных страданий. Мол, у самих положение шаткое. Но ведь акции против наших коллег имеют прямое отношение к каждому из нас, к будущему культуры. По ком звонит колокол, спрашивается?.. Если кто сейчас произнесет в ответ дурацкий каламбур «Обком звонит в колокол», – я такого идиота убью на месте. Не дети мы уже с вами, чтобы так непринужденно шутить по любому страшному поводу. Вот так и в тридцать седьмом году равнодушно слышали, как соседа ночью забирают, а утром шли заниматься своими маленькими делами. И постепенно переставали быть людьми.
В середине марта Таганка давала спектакль в подмосковном городе Жуковском. Публика там интеллигентная, искушенная в авиаконструкциях, в поэзии, в политике, во всем на свете. И просто стыдно было потчевать их халтурой. «Антимиры» износились до дыр, и все мы это чувствуем. Не какой-то там ворон кричит «А на фига?», мы сами циниками окончательно заделались, пропитались «анафигизмом». Пробовал поделиться этими ощущениями с Золотухиным и Смеховым:
– Мы ничего не понимаем ни в экономике, ни в политике… Мы косноязычны, не можем двух слов сказать… Ни в международных делах.. Страшно подумать. И не думать нельзя. А думать хочется… Что же это такое?! А они – эти – всё понимают…
Закрутил только нервы – и себе, и другим, а к ясности никакой не пришел. Ясность может прийти только стихом и песней.
Мы все живем как будто, но Не будоражат нас давно Ни паровозные свистки, Ни пароходные гудки Иные – те, кому дано, – Стремятся вглубь – и видят дно, – Но – как навозные жуки И мелководные мальки… А рядом случаи летают, словно пули, – Шальные, запоздалые, слепые на излете, – Одни под них подставиться рискнули – И сразу кто в могиле, кто – в почете А мы – так не заметили И просто увернулись, – Нарочно, по примете ли – На правую споткнулись.Жесткая
Вот так в себе покопаешься, покаешься в малодушии и непоследовательности – и можно дальше жить. Все пишется из недовольства собой, как только недовольство иссякнет – так и песни кончатся.
А если еще глубже в себя заглянуть, увидишь: то, что происходит в душе, по сути своей не зависит от внешних факторов. Душа имеет самостоятельный ритм – периодическое чередование грусти и радости, отчаяний и просветов. Ни успех, ни деньги, ни слава прямого влияния на этот ритм не имеют. Житейские события могут только попадать в резонанс с ним.
И ритм этот выше логики, сложнее смысла. Все «да» и «нет», все «pro» и «contra» ему подчиняются:
Протопи!.. Не топи!.. Протопи!.. Не топи…И нет конца этому спору с самим собой…
Впереди – новая поездка во Францию, в связи с чем восьмого апреля Высоцкого вызывают на собеседование в Ждановский райком КПСС. Удовольствие сомнительное, но миновать эту процедуру невозможно. Есть такое выражение в советском языке, используемое во время так называемых выборов – «блок коммунистов и беспартийных». Так и видится единый тюремный блок, в который загоняют пассивную толпу, состоящую как из членов партии, так и из простых людей. Будь ты хоть трижды беспартийный, а в райком явись. И выслушивай инструкцию товарища Зубова о том, что можно и чего нельзя в Париже. Не исключены идеологические провокации. И с «бывшими нашими» советуют быть осторожнее, потому что они все завербованы западными спецслужбами. Все это было бы смешно…
В тот же день встретил в Шереметьеве Марину, на следующее утро – у них вдвоем запись на «Мелодии», с оркестром под управлением Гараняна. Больше полутора часов звучания – это на двойной альбом потянет! Двадцать три вещи спел сам, шесть – Марина. У нее получилось. Причем «Я несла свою Беду…», «Так случилось – мужчины ушли…» – это понятно, песни от лица женщины. Но и «мужские» песни «Надо уйти», «Два красивых автомобиля» у Марины так вышли, что он сам теперь, пожалуй, их исполнять не станет. Пусть ее серебристым тембром теперь звучит пронзительное сожаление: «Ты промедлил, светло-серый!»
Еще через день – на Студии Горького – показ песен к фильму «Иван-да-Марья». Тут особенно дорог ему Соловей-разбойник, в которого он перевоплотился со всей романтической страстью:
Выходи, я тебе посвищу серенаду! Кто тебе серенаду еще посвистит? Сутки кряду могу – до упаду, – Если муза меня посетит.Муза фольклорная посетила основательно, и песни образовали прямо-таки «фильм в фильме»: скоморохи, солдаты, Баба-яга, Оборотень, Водяной, привидение – все запели его голосом, и совсем не похоже на ту нечисть, которая водилась в его песнях лет семь назад. Те сказочные песни во главе с «антисказкой» про Лукоморье были грустнее, суровее. Хотя тогда автор моложе был. Наверное, творческая мысль идет не вперед, не назад, а по кругу, стремясь охватить тему со всех сторон, со всех возможных точек зрения.