Высокая макуша. Степан Агапов. Оборванная песня
Шрифт:
— Говоришь, не помогает? — обратился он к Егору. — А ты не будешь таким же, когда вырастешь?
— Я как папка, лесничим буду, — подхватил Егор. — Только заедут сюда с мусором, а я и давай их стрелять из ружья. Или мину подложу под колеса.
Василий усмехнулся, слушая откровенно-наивные, но по-своему серьезные суждения мальчишки. Подумал: «Не с таких-то вот лет зарождается у человека пристрастие к чему-то? К доброму или злому, красивому или безобразному?..»
Миновав крайние дубки и заросли орешника, они увидели косарей. Их было немногим больше десятка —
— Стой, бросай оружие!
И захохотал озорно, по мальчишески, как и Егор, весело принявший такую шутку.
— Оружие мне сгодится, — также весело откликнулся Илья, выдергивая из-под ремня подол тельняшки и вытирая густо блестевший лоб.
— Ну и друг называется! — упрекнул Василий. — Вскочил, как заяц, и тягу. А как там гость приезжий — ноль внимания.
— Гость должен подчиняться хозяину.
— Хороший хозяин исполняет желание гостя, — отпарировал Василий.
— Ну вот, поговори с таким…
Василий взялся было за косу, но Илья не выпустил ее.
— Не доверяю, — сказал уже без шутки. — Видишь, какой у нас луг? Банки, склянки да железяки кругом. Того гляди коса пополам.
Подошедшие следом косари поддержали его:
— Одно названье, а не луг.
— Свалку устроили, чего там говорить.
— Как провели вот тут дорогу, клен зелен, так и навалились на природу, — мрачно пояснил Илья. — То отбросами засоряют, то туристы пойдут — только треск по лесу. Обиднее всего, замечу, все больше и больше становится у нас этих свалок.
— К ответу бы привлекали, — подсказал Василий.
— На каждом шагу охранников не выставишь.
Оказалось, в двух километрах от Сорочьего верха отвели место для городской свалки, а иные шоферы, сокращая расстояние, разгружались где поближе.
Поговорили, осуждая тех, кто наплевательски относится к природе, кто рубит сук, на котором сам сидит. И снова взялись за дело. Уступил-таки Илья свое «оружие» Василию, наказал, протягивая косу: «Смотри, не наскочи на „мину“».
Василий поплевал для порядка на ладони, махнул раз-другой. Не успел он пройти десятка шагов, как под косою что-то взвизгнуло, далеко в сторону отлетела ржавая банка.
— Ну вот тебе, клен зелен, говорил же! — досадливо воскликнул Илья. — Оставишь ты меня безоружным, как пить дать оставишь.
— Ладно, потише буду, — сдался Василий.
— Тут на каждом шагу, клен зелен…
Косить пришлось недолго. Добрая половина луга, самая ровная и травянистая, была изъезжена, истоптана, засеяна «минами». Решили оставить такой покос, податься в другое место.
— Хватит на сегодня, — остудил Илья разохотившегося было Василия. — Погуляй вон по лесу с Егором, а завтра посмотрим. Проводник у тебя, клен зелен, не смотри, что мал… — и легонько похлопал сына по плечу.
А мальчишке того и надо, радехонек
— Ух, и место я знаю ягодное! — воскликнул, не задумываясь. — Целое ведро можно набрать!
— Далеко ли то место?
— Вон туда сперва, — показал Егор в конец Сорочьего верха. — А потом налево через лес, до двести первого квартала. Там и узкоколейка близко, прокатиться можно кстати.
«Узкоколейка, узкоколейка», — начал припоминать Василий. Уж не та ли самая, которую видел он однажды, когда учился в школе, ходил с одноклассниками на экскурсию? Набрели они тогда на необычную железную дорогу с таким же необычным паровозом, смеялись, глядя, как машинисты остановили его посреди пути и ну загружать дровами — не хватило, видно. «Неужто цела еще та дорога-старушка?» — подумал и обрадовался случаю взглянуть еще раз на нее.
Шли они неторопливо, пробираясь по старому, с редким подростом лесу, пока не попалась заросшая жиденькой травою дорога. В колдобинах, непросохших от недавних дождей и подернутых влажной, черно-лаковой пленкой, заметны были следы раздвоенных копыт — то крупных, то помельче. Егор, как настоящий следопыт, объяснял, где прошел лось, а где кабан. Изредка слышался усердный стук дятла по звучному сухому дереву, цепко бегали по стволам вверх-вниз полынно-сизые поползни. Наконец деревья расступились, и перед ними, за узкой ложбиной на холме, открылась большая поляна, окруженная высокими деревьями. Вся она поросла шарообразными кустами липы, буйным вейником и разнотравьем, сквозь которые видны были как бы прочерченные по линейке ряды молоденьких дубков.
Василий обратил внимание на ближние столбики, стоявшие на углу поляны, попытался разгадать надписи на их зарубках и не смог. На первом с четырех сторон — одни трехзначные цифры, на другом и вовсе что-то непонятное:
кв. 193
Л. В. Р.
1972 г.
пл. 3,2 га
— А ну, Егор, не разберешься?
И мальчишка, улыбаясь, легко расшифровал: квартал такой-то, лесовосстановительная рубка такого-то года, площадь — «три запятая два гектара» (так и сказал, не разбираясь еще в дробях, и Василию пришлось разъяснить, что это за «штука» — цифра после запятой — и как она читается). По словам Егора, сначала на этом месте срубили лес, затем посадили дубки, то есть посеяли желуди, а липовые кусты сами пошли от пней. Оттого, дескать, и называется — лесовосстановительная рубка: старый лес рубят, а молодой сажают.
— Ну, спасибо за такую науку, — похвалил Василий мальчишку и ласково пожал его плечо.
Егор ответно кивнул ему взглядом серых, не по-детски умных глаз:
— А я тоже, когда вырасту, буду лес сажать.
— Молодец, Егорушка, и правильно сделаешь. Кто-то должен смотреть за лесом, сажать да охранять его. Но лучше это сделает тот, кто больше знает его и больше любит…
Едва они пробрались сквозь коряжный сухолом, которым сплошь была завалена ложбина, как зарделась перед ними земляника. Местами ее было столько, что в глазах зарябило: точно бусины красные, румяные порассыпал кто-то в траве.