Высокая макуша. Степан Агапов. Оборванная песня
Шрифт:
Курсанты все взрослые — не моложе двадцати, а кому и тридцать. Один я несовершеннолетний, приняли каким-то чудом. Наверно, потому, что в колхозах не хватает кадров. Есть на курсах и бывшие фронтовики. Например, Александр Корягин из Елизаветина. Веселый такой, мы его Сашкой зовем. Бывший танкист, демобилизован по ранению, и все лицо у него в сплошных черно-синих крапинах — от ожога и контузии.
30 апреля.Под воскресенье, выходной день, курсанты разъезжаются по домам. От Плавска попутной машиной ехал я с Сашкой Корягиным. Решил
Домой я не шел, а бежал, семь километров одолел, наверно, за полчаса. Отворяю дверь, оглядываю избу и спрашиваю мать:
— А дедушка где?
— У Чумаковых он, шьет там, — ответила. — Мне да Шурке на платья привез, а тебе на костюм. Сходи-ка к нему.
Я тотчас же побежал к Чумаковым. Вхожу, а дедушка за машинкой своей, старой «Зингеркой», — жмет ногами на педали, и стрекочет она вроде пулемета.
— А-а, кто пришел-то! — оглянулся на меня.
Поздоровались мы, расцеловались, и пошел у нас разговор о жизни.
— Ладно, оживет теперь в деревне-то, — заметила Дуся Чумакова. — Отправим его в Елизаветино, отойдет там на молоке.
Дедушка дошивал уже новый костюм Андрею. И меня порадовал — привез в подарок отрез черного рубчика. Тут уж я на седьмом небе от радости: за все три года, как война идет, ни разу в новое не одевался.
— Это от Люси тебе, от крестной твоей, — сказал. — Давай-ка обмеряю да сошью.
На другой день дедушка дал мне 500 рублей на ботинки, и я отправился на базар. Эх, да что там сейчас полтысячи! До войны наша мать два месяца за такие деньги работала, зато и купила бы на них всего, что надо. Тридцать пудов хлеба можно бы на них купить, а сейчас — полпуда всего. Вот и привез я на все эти деньги рабочие поношенные ботинки, да и то еле выторговал. Ну ладно, а все-таки обут-одет я теперь буду, благодаря дедушке. Пока на базар ездил, он уже костюм мне сшил. Как раз завтра Первое мая, возьму да наряжусь.
8 июня.Приехал сегодня с курсов — закончил. Дали мне удостоверение с оценкой по счетоводству «отлично». Заведующий райзо сказал нам при выпуске, что можем принимать теперь счетоводную работу. Я пошел в правление, а там уже новая счетоводка — та, которая помогала нам составить отчет. Дед Матвей что-то напутал по старости лет, и его заменили, наняли приезжую. Да и рановато мне, сказал председатель, брать на себя такую ответственность: вдруг, мол, запутаешь учет, потом и не спросишь с тебя. Так что буду пока учетчиком, как и работал, а дальше время покажет.
Пока учился на курсах, на нас опять свалилось несчастье: погибла на торфоразработках тетя Нюра. Дедушка не поверил и сразу же уехал в Павлово-Посад, даже мне не сообщил. Оказывается, правда: полезла тетя Нюра под торфяную машину, что-то там не заладилось, а другая машинистка недоглядела да и включила ее. Изуродовало тетю Нюру так, что пролежала в больнице всего одни сутки и скончалась. Похоронили ее, молодую, ни за что ни про что погибшую, — кто тут виноват? Трудились на торфоразработках день-деньской,
Рассказывала об этом мать, а у самой слезы ручьем, лучше бы, говорит, я умерла, больная, никудышная. А дедушка от расстройства, когда вернулся к нам, ушел в Елизаветино к старшей дочери, тете Аксюте — места себе не находит.
Жалко нам тетю Нюру. Вспомнил, как заезжал к ней в общежитие, по пути на каникулы — такая она была здоровая да веселая. Даже не верится, что нет ее теперь и не будет…
18 июня.Второй месяц дедушка живет в Елизаветине. У нас в колхозной избенке, похожей на амбарушко, повернуться негде — две семьи на одну печку. А вчера еще прибавился жилец: приехала к бабушке Дуне дочь-фронтовичка, демобилизовали по ранению. Правление колхоза направляет ее в район на курсы животноводов. А нам предложили поторопиться с переселением: как начнется уборка хлеба, так и засыпят эту избу зерном. Наши однодомцы собираются в Арсеньево переехать — покупают там дом, а мы должны перейти в старую свою избу. Надо сходить за дедушкой, пора уже браться за свою стройку.
1 июля.Хорошо тому, кто рядом с лесом! И дом себе строй, и печку топи сколько влезет. Я уж не говорю про грибы да разные ягоды. А мы что живем? Не только дерева, но и палки-то негде взять.
Еле выпросил сегодня лошадь в колхозе, поехали в Карпачевский лес. Нашли лесника, показали ему ордер из райисполкома. Помялся тот, помялся, а все-таки повел нас в лес, показал, какие можно спилить. Осины, конечно, больше ничего тут не растет, кроме еще березы. Поставили мы подводу в сторонку, взялись за пилу — и пошла работа. Ух, как жахнулась осина, только треск по лесу!
Спилили четыре дерева, вырубили колья из толстых суков — рычаги, как назвал их дедушка, — и с помощью их кое-как взвалили деревья на грабарку, увязали покрепче веревкой. Так и привезли к вечеру домой.
Пойдет теперь у нас работа!
28 июля.То в райисполком, то в сельсовет да к лесникам — совсем я забегался. Разве хватит нам трех кубометров, какие выписали в райисполкоме? Вот и носился за разными справками, все выпрашивал, вымаливал. Добился наконец, прибавили немного. Поехали за лесом, а лесник заупрямился, сказал, что рубить запретили до будущего года. И тогда дедушка отозвал его в сторону, поговорил с ним о чем-то (разговор этот, как открылся он мне после, стоил четыре сотни рублей да две бутылки самогона), и с того разу пустыми из леса мы не возвращались.
Мы уже оскоблили все деревья, и теперь они сохнут, а дедушка творит из них что надо, как настоящий волшебник. Сначала он связал колоды для дверей, потом стал обтесывать и подгонять переметы, стропила.
— Дедушк, а как же с потолком-то мы будем? — спросил я, не догадываясь.
Он отставил топор, утерся рукавом (достается же ему с этим домом!) и коротко ответил:
— А так и будем.
— Как это — так? — спрашиваю. — Где мы досок возьмем?
— Возьме-ем, — уверенно сказал дедушка. — Пополам деревья будем колоть да горбылями и положим.