Шрифт:
Я возношу на уровень лица
Я возношу на уровень лица:
Зовущий ввысь, латунный блеск горниста!
В горниле войн погиб покой тенистый
И тени срублены, как деревца!
Я возношу на уровень небес:
Земного неба полинявший купол.
Прижата к сердцу праздность детских кукол —
Где напролом живут, где кровь вразвес!
Я возношу на уровень добра:
Последнего идущего
Ночь лунная слезами оскудела
В разгаре россыпей из серебра.
Я возношу на уровень лица:
Лампадный свет ночующего неба.
Спокойным голосом сказать вам мне бы
О том, как в память канули сердца…
2009 – 2020 г.г.
Мандельштаму
"Сохрани мою речь навсегда…"
Настала торжественность: памяти, взгляда и голоса обнажена —
Темна беззащитная стать, как в чернила макнули.
И длится секунда, как падая, слышит расстрелянных стоны княжна,
И царствует ночь только в пору цветущих магнолий!
Сухими напейся слезами из Чистых прудов!
Мне стих Тридцать первого года – прожить бы вручную.
И пляшет духанщиком день, все чаинки продав,
И речь окунают в ангарскую прорубь ночную.
Хватающих воздух губами, зашедшихся кашлем, блаженных найди —
Ходячие тени, свершившихся лет доходяги —
В осеннюю блажь погружённые строки, у коих вся смерть впереди,
Хватили из мёрзлой бадьи веселящейся браги!
И грянулась оземь давно ненавистная весть:
Что нет таких горл на земле, чтобы выпростать свары
Ночных камнепадов, и тихо при этом учесть,
Ночных «воронков» ужасающе-тихие фары…
Свой голос остывшей буржуйки отставший запишет поэт, наготу.
И бледные тени трамваев, злой дребезг вбирая,
В моём, до костей обнажённом, в сиротском, в таком же московском году
Исчезнут под натиском солнца, в разгаре раздрая.
9.09.2020
Я покинул свою достоверность
Я покинул свою достоверность людскую —
Нынче в снах наяву, в отражениях, в бликах.
И смертельно живу, и с метелью тоскую…
Маяковского площадь, погрязшая в Бриках!
Человечище чёрный – по белому снегу,
Одинёшенек, грузен и губы в кровище,
Так размашисто сжат. По-булгаковски, «Бегу» —
Предпочтение, за морем русских разыщет
Память
Когда всё, даже камни, – уснуло навеки?
Граммофон. Фон Барон. Эх, «дубинушкой» ухнет
По чужбине Шаляпин… Лакеи. Калеки…
Берега, берегите причальные всплески!
Эта ночь над усопшей, усохшей страною:
Век за веком, замедленно падает Ленский!
Из песка – адресов петербургских настрою.
Прогоню отрешённость, соломинку дайте,
Ухватиться, успеть к уготованной кромке!
И анданте строки, и отдайте мне Данте,
И осыпанный осенью Осипа громкий —
Взвыв над стайкой читателей, стойкие, где вы?!
Истекающим сердцем светить, будто Данко!
И девический смех под созвездием Девы,
И всплеснувшая юбкою в танце цыганка,
И латунная тусклость часов на ладони:
На круги своя – время стареет помалу;
И бормочет строку за строкой, и долдонит
Барабанные дроби, наполнив пиалу,
Дождь Брабанта… То горче, то громче, то тише,
Говори, говорливым ручьям уподобясь,
Там озвученной древностью пышит Татищев,
Там означен Мариной в поэме автобус.
Там марина: с марлином, с мечтою и мачтой,
На которой приспущен, как флаг в день печали,
Белый парус… Поздравь, со строкой не начатой,
На которой бы в бронзе и в бозе почили —
Окаянные страхи! Пусть площадь Сенная
С декабристами – снежная пустошь пустыни!
Одинокая жизнь, стылым ветром стеная,
Однозвучно, как чай недопитый, остынет.
2019
Высокая площадь
Всем, навсегда утраченным Россией, посвящается…
Словно не было их,
Не звучали над ночью высокие трубы.
Умерла тишина одичалых дворцов, ополоснутых прожекторами траншей.
И пригубленный воздух столетий горчит. И повесился грубый
Окрик – в бешеном полуподвале… Смертельная жизнь! —
Ослепили, прогнали взашей…
Я вбираю голодные крошки в ладонь – строчки чёрствого края.
Догорающих зрелищ полны заточённые в книги стихи, не слышны никому.
Но высокая площадь, сиянием лунным наклонно играя, —
Литургию глубокого облика ночи творит! И воскресшая жизнь на кону!
Словно всё нипочём,
Я возделывал площадь распластанной речи!
Вслед за плугом моим: и литания гласных, и сомкнутый цвет голословных потерь.