Высокая пропасть
Шрифт:
И полоснула мысль, как бритва сквозь ухмылку брадобрея:
Никто к нам не вернётся, чернь кругом,
Сгорает ночь, объемлем мир , присядем на дорожку!
Степь ярко подожжённая врагом,
Жизнь лебединая – не навсегда и смерть – не понарошку.
О Мандельштаме (2)
Взгляд запрокинут в Рим, из глаз изъят.
На дне глазниц: триерный всплеск и звёздный пояс Ориона.
Бой сердца, словно вытрушен из
Царь Иудейский, на камнях, подле расшатанного трона.
На тонком гребне вспенившихся губ
Следы искромсанных чудес и липкий хохоток Петрушки.
Небрежный тон действительности груб
И эхо голоса об стенки бьётся в кровь – латунной кружки!
На вызревших словах – не смыта муть.
Спустились певчие с хоров, идут впотьмах домой, шаги считая.
И надо в сердце обронённый сон вернуть —
О вышитых на небе снах над тушею Индокитая.
Кормилец сытых, зодчий Покрова,
Тебе ли Грозный царь дарует жизнь, выкалывая очи,
Чтоб не построил лучше… Смерть права:
Народ, безумствуя, безмолвный зов по мостовым волочит.
Прочищенной гортанью минарет
Бродяг на пир коленопреклонённый созывает, плача:
О том, что пусто небо, Рима нет,
О том как по ветру развеяны раздольные апачи!
Непредсказуема метафора, как та,
Косая скоропись предновогодних почерков открыток,
В которых чувства через край, когда
Московский снег идёт и Петербургских радостей избыток!
К нам не вернётся время, но возьми
Щепоть Сахары раскалённой с щепотью двуперстья смысла!
Столько на звёздных пастбищах возни,
Что красота – дождишком вкрадчивым – над тихой далью свисла.
Над Пастернаком (1)
Что наделал с нами Семнадцатый год, Октябрь!
Калёной сталью – глубь сердец – изъёрзал, искромсал…
Смертельно ранена страна, струна, ох, табор
Пропавших в небесах имён… Огнива без кресал —
Извлечь смогли, зажглись, сгорели, та и этот,
Донашивали души на окраинах чудес.
И красной скатертью стелился новый метод —
Из кубиков слагать стихи и чуйствовавть в обрез!
С кровоподтёком переулочек. И дымок
Докуренных до обожжённых пальцев папирос.
И дождь подвешен к Питеру, и плакать ты мог,
Когда, как к стеклу вагона, к ладоням лбом прирос.
Речь-френч прямого покроя – Измена, братцы!
Пусть голос, утопший в растраченном беге коней,
Умрёт! Так лучше, чем за буквальность браться,
Доканывая правдой жизнь, смерть делая больней!
Лоханью Балтика,
Совочком детским год прорыт в Двадцатый век – в длину…
Одна действительность кругом! И с сердцем что-то…
Спит мир переиначенный! Утраченным вздремну.
Стать толмачом с борисоглебского на ваш?
Разжёванных кузнечиков отрыгивать птенцам!
…В бред навсегда перешли, в брод перешли Сиваш —
Махновцы, приложили штыки к разбитым сердцам!
Наискосок от разбуженной ночи стихли,
Сливаясь с неподвижностью намокших глаз моих,
В столетних липах звоны меди, ростом с Тихвин,
Стращал пространство индюком нахохлившийся стих…
Трёхпалый в перьях день, склевав все крошки
С обложки «Избранное», избранился было весь
На постоялый двор. С ленивой прытью кошки,
Валялась, сшибленная палкой с яблонь, тайны спесь.
Над Пастернаком (2)
Цветная пагода июльского разгара и раздрая…
Переверни-ка время жизни, друг, в часах песочных, лей пески!
Шершавый ветер… Пошевеливая сосны, раздирая
В кровь душу, дышит роза алая, раздаривая лепестки.
Многоугольные зверинцы – всюду, всюду!
На тошнотворных лежбищах живьём родной вовсю чужой страны
На жизнь в беспамятстве отваливают ссуду —
Нас нет на белом свете, мы давно упразднены, устранены.
Бежать нам некуда – везде одни и те же.
Есть в пряной густоте твоих, тобою неисправленных речей —
Легчайший праздник, первозданный, зыбкий, свежий;
Там легче биться умершим сердцам, полёт кромешный горячей!
Ещё есть сны у нас, воспоминанья, стансы,
Непокорённый взгляд и голос, воздымающийся в глушь пустынь.
И аромат над звонкой хрупкостью фаянса;
Крюк есть на потолке Елабуги, снесённый Англетер… – Остынь,
Не горячись, отдайся струнным всплескам ивы! —
Я слышу голоса… Ночь закипает звёздным варевом! Молчу…
Не светочи достались – тени, тлен пугливый
И тьма, над ней, рука к руке, передают горящую свечу.
2019
Из цикла «Море неба»
На всю ширину осязанья и слуха:
И справа налево,
И слева направо,
То слышится громко, то ластится глухо —
К безбрежному чувству морская приправа.
Раздавленный грохотом грохот – раскаты: