Высокая ставка

Монтечино Марсель

Последний печальный аккорд пронесся в прохладном воздухе столовой. Сэл перестал петь, убрал ногу с педали и потянулся за сигаретой. Медленно зажег ее, выдохнул дым и уставился в темноту.

— О'кей, мой дублер, давай сюда.

Минута тишины, тихое шуршание отодвигаемого стула, звук шагов, и через секунду на освещенном пятачке около спинета появилась дочка Джемелли.

— Извините, я вам помешала, — испуганно произнесла она.

Он положил сигарету в пепельницу и как мог серьезно сказал:

— Похоже, вы все время подкарауливаете

меня в темноте. Мне это определенно не нравится.

— Простите, — сказала она, — я не хотела вас беспокоить. — Она повернулась, собираясь уйти.

— Минутку, минутку, — остановил он ее. — Где вы учились петь?

Она пожала плечами.

— Когда была маленькой, пела в хоре, а теперь пою под пластинки. Всю жизнь.

— А вы никогда не пели с оркестром? На сцене?

— Нет, — ответила она медленно. — Только с тем французским мальчиком в спальне, после того, как мы занимались любовью. И то совсем немного.

Он снова сделал затяжку. До них доносились голоса спорящих о чем-то матросов.

— Вы сами написали эту песню? Правда? — спросила она, глядя на Сэла.

— Только пишу. Это далеко не одно и то же.

— Чудесная песня.

Сэл почувствовал прилив гордости.

— Спасибо.

— Когда вы ее закончите?

— Пока трудно сказать. Иногда на это уходит час, иногда — годы.

— По-моему, песня замечательная, — повторила девушка. Она подошла поближе и оперлась о спинет, как накануне Мэгги.

Какое-то мгновение Сэл смотрел на нее, потом спросил:

— Послушайте, вы когда-нибудь пели в сопровождении пианино? Только вы и пианино?

Она замотала головой.

— Нет, нет, я так не могу.

— Почему?

Она снова покачала головой.

— Не могу. Я пою недостаточно хорошо.

Ее прямота и чистосердечие поразили Сэла.

— Послушайте, все на этой отсыревшей посудине будут только рады, если услышат еще кого-нибудь, кроме капитана Маклиша. — Он усмехнулся, но она оставалась сосредоточенной и притихшей. — Видите ли, — продолжал Сэл, — вы никогда не узнаете, как выглядите, если хоть раз не посмотрите на свою фотографию.

На ее лице отразилось недоумение:

— Что?

— Всего лишь Ну-Оулинс.

— А, Нью-Орлеан, — сказала она. — Луи Армстронг, Сидни Бичет, Уинстон Марсалис.

— Ого, похоже, вы знаете всех нью-орлеанских джазистов, — поддел он ее.

Она обошла спинет и встала рядом с Сэлом. Вытащила из его пачки сигарету, взяла коробок спичек.

— Вы из Нью-Орлеана? — Она взглянула на него.

Сэл покачал головой.

— Нет, я родом из Торонто, но много ездил. Еще вчера я вам сказал, что я канадец.

Казалось, она была разочарована.

— Ах да, совсем забыла. Ваша игра иногда напоминает старые пластинки, купленные мне папой. Нью-орлеанский джаз.

Сэл откинулся на стуле и пристально посмотрел на девушку.

— Вам ведь нравятся эти старые мелодии, да?

С видом взрослой женщины она затянулась сигаретой.

— Я

вообще люблю музыку, но особенно эти старые, простые мелодии.

— Тогда давайте разучим одну из них.

— Вы хотите, чтобы я потом пела перед публикой?

— Да, «божьи одуванчики» на этой посудине будут в восторге. — Досада от того, что ему помешали работать над песней, улетучилась вместе с творческой аурой. К тому же его привлекла идея аккомпанировать еще кому-нибудь, кроме Маклиша. И наконец, приятно было находиться в компании такой прелестной девушки, хотя держалась она чересчур серьезно. Даже не улыбалась. — Ну что, хотите вы петь? Стать певицей?

Лицо ее приняло строгое выражение.

— Больше всего на свете. — Она сказала это таким тоном, будто захотела достать звезду с неба.

— Тогда сейчас самое время начать. Кстати, о какой песне вы говорили вчера ночью?

Она сделала вид, будто пытается вспомнить, хотя поняла, о чем идет речь, и Сэл догадался об этом.

— А, — произнесла она наконец, — «Любимый мужчина».

— Верно, «Любимый мужчина». Какие там переходы? Какая тональность? — спросил он себя, и пальцы легко забегали по клавиатуре, перебирая мелодию, словно стенографируя ее. В одном месте он запнулся и, пробормотав: — Да, да, так, — продолжал играть, пока не дошел до конца. — Так... Теперь необходимо найти нужную тональность. Какой у вас голос?

— Я... я... не уверена, что...

— Ну, когда вы пели в церковном хоре, где вы стояли — с сопрано или меццо-сопрано?

— С сопрано.

— Значит, где-то здесь. — И Сэл взял несколько аккордов. — Слова знаете?

— Это моя любимая песня.

— Вот, — сказал он, ставя перед ней микрофон. — Вы когда-нибудь пользовались им?

Она покачала головой.

— Никогда.

— Неважно. Да не смотрите вы так печально. Все имеет свое начало. А начало в любом деле — это самое лучшее.

«Не распускайте руки, мистер Марко Толедано, — сказал себе Сэл, устанавливая микрофон на нужную высоту. — Ей шестнадцать. — Он невольно усмехнулся. — Стареешь, парень. Когда-то ты думал, что шестнадцать как раз то, что надо».

— Чему вы улыбаетесь? — серьезно спросила она.

— Так, ничему. Ну вот, с микрофоном можно петь не очень громко, — сказал он наставительно. — Понимаете, микрофон передает тончайшие оттенки звука и усиливает его. Делает объемнее.

Она кивнула.

— Понимаю.

— Не приближайтесь к микрофону. И не слишком удаляйтесь от него. — Она стояла в напряженной позе, вся вытянувшись. — Расслабьтесь, микрофон не кусается.

Девушка молча на него смотрела, ожидая дальнейших указаний. Сэл вернулся к инструменту.

— Итак, что это была за тональность? — Он взял несколько аккордов и взглянул на девушку. Она вся дрожала. Продолжая играть, он спросил: — Ну как? Готовы?

Она судорожно сглотнула и кивнула головой. Сэл взял еще несколько аккордов, она молчала.