Высокая ставка
Шрифт:
Это была прощальная вечеринка. Рио-де-Жанейро, первый порт назначения «Антонии» со дня отплытия из Антверпена. Пассажиры начали пить с самого завтрака, команда — после захода солнца. И теперь офицеры, пьяные и развязные после двухнедельного пребывания в море, медленно танцевали с американскими матронами и толстыми бразильскими старухами, в то время как их мужья, к досаде капитана Маклиша, кружились с Мэгги Пуласки, — для нее это было лучшее время на корабле.
Только что умолкла музыка, и двое семидесятилетних кавалеров заспорили, кому танцевать с Мэгги, пока третий, обнимая ее, наотрез отказался отдать свою добычу.
— Тост! — закричал капитан, перекрывая шум. Сэл вздрогнул
— Скол! — завопил кто-то. И другие подхватили: — Банзай! Ура!
Маклиш вытер губы и бросил на пассажиров лукавый взгляд.
— А теперь Марко и я... — он дружески хлопнул пианиста по спине, — мы разучили одну маленькую песенку, чтобы сказать всем вам «до свидания». — Он повернулся к Марко и с театральным жестом произнес: — Маэстро, прошу вас.
Последовало быстрое арпеджио [15] , — Маклиш снова повернулся к пассажирам и заблеял слащавым, дрожащим тенором:
15
Арпеджио — исполнение звуков аккорда не одновременно, а вразбивку.
«Мы встре-е-е-тимся-я-я сн-о-о-ова, не зна-а-а-ю когда-а-а».
К нему присоединились все, кто знал эту старинную мелодию — а ее, похоже, знали даже иностранцы, — и столовая теперь напоминала зал для спевки.
Сэл аккомпанировал этим старым слезливым болванам и думал: «Стоило ли ради этого спасаться? Прятаться на этой затраханной железке, чтобы играть это дерьмо до конца моей гребаной жизни?» По утрам он оживал. Все было прекрасно. А по вечерам вот это дерьмо. Музыкальные эксперименты. Рвота. Он взглянул на Изабель. Ее лицо было серым, как у больной, но Сэл знал, что она не больна. Просто боится. По одну сторону от нее сидела Ангелина, ее тетка, ожидающе глядя на расходившихся пьяных, по другую сторону — Джованни Джемелли, нежно гладивший ее руку. Его озабоченный взгляд перебегал от дочери к Сэлу. Весь вечер, трепещущая от страха и волнения, Изабель просидела за столом, отвергая всех кавалеров, приглашавших ее на танец. Отец был вне себя от волнения.
«Она уйдет, — думал Сэл. — Завтра она навсегда уйдет из моей жизни».
— Не зна-а-а-а-ю где, не зна-а-а-ю когда-а-а-а... — продолжал он барабанить по клавишам, не сводя глаз с Изи.
Островок юности и красоты среди сморщенной, усыхающей кожи. «Завтра она спустится по трапу со своим богатым папашей и исчезнет. Исчезнет навсегда. И такой талант мне больше не встретится. Она одна на целое поколение». Сэл видел, что Изабель пристально смотрит на него. «Как я могу отпустить ее от себя? Как я могу?»
Капитан Маклиш наконец закончил свою песню на высокой дребезжащей ноте, спьяна расчувствовался, закрыл глаза и протянул к публике руки. Старцы разразились аплодисментами. Хлопанье пробок в буфете и визг в компании семидесятилетних перекрыл гром аплодисментов.
— Замечательно, капитан!
— Браво!
— Брависсимо!
— Великолепно, старина, вы должны выступить по телевизору!
Маклиша распирало от гордости, лицо горело от сыпавшихся похвал. Он обвел всех затуманенным взглядом, жестом призвал к тишине и выдохнул в микрофон:
— Спасибо.
Послышались голоса:
— Еще одну, Мак! «Трущобную кошечку», кэп! Спойте еще, капитан!
Маклиш улыбнулся и покачал головой:
— Кое-кто из вас знает, что нам предстоит разыграть призы, предоставленные судоходной компанией. Я видел великолепный набор... э... — протянул он, уставясь на бюст Мэгги Пуласки, — великолепный набор предметов, который выиграет один из вас. И кроме того, мой музыкальный директор и я решили примерно через часок... — «Да убирайся же ты!» Сэл следил за Изабель, он боялся, что в последнюю минуту она спасует. — Примерно через часок мы продолжим наше выступление.
— А-а-а! — застонали «божьи одуванчики». Сладострастные вздохи, сопровождаемые аплодисментами, разлились по комнате, когда Маклиш направился к капитанскому столу. Вдруг он услышал голос из микрофона. До этого микрофоном пользовался только сам капитан. Он мгновенно повернул голову, и на его кельтском лице появилось неудовольствие.
— Леди и джентльмены, — хриплый голос Сэла мягко звучал над столами. — Прошу прощения. Уделите мне минутку внимания. Всего минутку.
Внимание собравшихся переключилось с Маклиша, хмурого и сердитого, на Сэла, который приветливо улыбался.
— Капитан Маклиш, — снова прозвучал в наступившей тишине его голос, — у меня есть небольшой сюрприз для вас и наших пассажиров, конечно, если вы не возражаете.
— Хорошо, Марко, — слегка усмехнувшись, сказал Маклиш, стараясь поддержать атмосферу непринужденности, — нам действительно предстоит разыграть приз и...
— Благодарю, капитан, — прервал его Сэл. «Отвали, сукин сын. Микрофон теперь у меня». — Леди и джентльмены, сеньоры и сеньориты, друзья и коллеги! — Сэл начал работать на публику. Он встал на освещенный прожектором круг так непринужденно, словно всю жизнь простоял на этом месте. — Сейчас мы увидим нечто необычайное. — Сэл снял микрофон с подставки и шагнул вперед, чего никогда не позволял себе Маклиш. Он точно знал, сколько нужно сделать шагов, чтобы слушателям не пришлось отодвигаться назад. — Итак, сегодня нам предстоит знакомство с редчайшим талантом. И как бы этот талант ни расцвел в будущем, никогда он не раскроется с такой силой, как в нынешний, первый вечер. — Он умолк на секунду, припоминая, как работал в кабаре Джоэль Грей, потом резко повернулся и, наклонившись к пышногрудой баварской толстушке, с лукавой улыбкой сказал:
— Надеюсь, вы меня, mein Liebchen [16] , поняли?
Смешливая баварка расхохоталась, и ее огромные, как подушки, груди ходуном заходили. Вслед за ней одобрительно загудели и остальные. Не прошло и минуты, как все забыли о Маклише и его пенье. Капитан медленно опустился на стул с мрачной кривой ухмылкой.
— Сегодня вечером, — продолжал Сэл, небрежно пощелкивая микрофонным шнуром и возвращаясь в центр сцены (если можно так назвать это место), — сегодня, — Сэл снова повернулся к публике, все внимание теперь было направлено на него. «Как легко вами управлять, — подумал Сэл, — как легко. Но сейчас не мой вечер». Улыбка сбежала с его лица, и на нем появилось выражение глубокой серьезности. — Сегодня мы станем свидетелями рождения редкого дарования, — он говорил медленно, с паузами, — дарования юного и прекрасного. — Он обвел взглядом собравшихся и произнес с подчеркнутой выразительностью: — Леди и джентльмены, хватит слов. Итак, Изабель.
16
Моя любовь (нем.).