Высокая вода

Леон Донна

Брунетти оперся дрожащей рукой на край кровати Раффи и сел. Он сцепил руки и зажал их между колен, глядя в пол. Вьянелло должен знать, кто в этом районе продает наркотики. Сказал бы ему Вьянелло, если бы знал про Раффи? Рядом с ним на кровати валялась одна из рубашек Раффи. Он подтянул ее к себе, прижал к лицу и ощутил запах своего сына, тот же аромат, который впервые почувствовал, когда Паола вернулась домой из больницы с Раффи и он прижался лицом к круглому животику голенького малыша. У него перехватило дыхание, и он ощутил вкус соли на губах.

Брунетти

долго сидел на краю кровати, вспоминая прошлое и отметая любые мысли о будущем, кроме той, что он должен рассказать все Паоле. Хотя он уже признал свою вину, ему хотелось надеяться, что она будет отрицать ее, уверяя его, что он был неплохим отцом их детям. А что насчет Кьяры? Она знает или догадывается? И что потом? При этой мысли он встал и вышел из комнаты, оставив дверь открытой, как было.

Паола сидела на диване в гостиной, закинув ноги на низкий мраморный столик, и читала утреннюю газету. Это означало, что она уже выходила под дождь, чтобы купить ее.

Он стоял у двери и смотрел, как она переворачивает страницу. Внутренний радар, отлаженный за долгие годы брака, заставил ее повернуться к нему.

– Гвидо, свари еще кофе, – попросила она и опять уткнулась в газету.

– Паола, – начал он. Она уловила его тон и опустила газету на колени. – Паола, – повторил он, не зная, что собирается сказать и как. – Я нашел у Раффи в комнате два шприца.

Она подождала, не прибавит ли он еще что-нибудь, потом подняла газету и продолжила чтение.

– Паола, ты слышала, что я сказал?

– Хм-м? – спросила она, откидывая голову, чтобы прочитать заголовок на верху страницы.

– Я сказал, что нашел у Раффи в комнате два шприца. В низу ящика. – Он двинулся к ней с внезапно возникшей бешеной потребностью вырвать газету у нее из рук и швырнуть на пол.

– Так вот где они были, – сказала она и перевернула страницу.

Он сел около нее на диван и, стараясь сохранять хладнокровие, положил ладонь на газетную страницу и медленно прижал ее к коленям жены.

– Что ты имеешь в виду под «вот где они были»? – спросил он напряженным голосом.

– Гвидо, – спросила она, переключая все внимание на него, поскольку газеты не было, – что с тобой? Тебе нехорошо?

Совершенно не соображая, что делает, он гневно сжал руку в кулак, скомкав газету.

– Я говорю, что нашел два шприца у Раффи в комнате, Паола. Шприца. Ты не понимаешь?

Она в замешательстве вытаращилась на мужа, но потом сообразила, что для него значат шприцы. Их глаза встретились, и он наблюдал, как до матери Раффи доходит его вера в то, что их сын сел на иглу. Ее рот сжался, глаза открылись еще шире, и тут она откинула голову и захохотала. Она хохотала так, что в изнеможении повалилась на бок. Из глаз у нее текли слезы, она утирала их, но не могла остановиться.

– Ох, Гвидо, – сказала она, прижимая ко рту руку в тщетном стремлении сдержаться. – Ох, Гвидо, не думай такого. Никаких наркотиков. – И она поять покатилась со смеху.

Брунетти сначала подумал, что это истерика, вызванная испугом; но он слишком

хорошо знал Паолу. Это был просто смех, как при просмотре хорошей комедии. Яростным жестом он сгреб газету с ее колен и шмякнул на пол. Его гнев тут же успокоил ее, и она села на диване прямо.

– Гвидо. Itarli, – сказала она, как будто это все объясняло.

Она что, тоже под кайфом? Какое отношение имеют ко всему этому древоточцы?

– Гвидо, – повторила она нарочито спокойно, будто уговаривала опасного преступника или сумасшедшего, – я же тебе говорила на прошлой неделе. У нас древоточец в кухонном столе. В ножках его полно. И единственный способ от него избавиться – это вколоть яд в дырки. Помнишь, я спрашивала, поможешь ли ты вытащить стол на балкон в первый же солнечный день, чтобы испарения нас всех не убили?

Да, он это помнил, но смутно. Он не обращал внимания на ее болтовню, вот ему и аукнулось.

– Я попросила Раффи достать мне шприцы и какие-нибудь резиновые перчатки. Я думала, он про это забыл, но, значит, он просто сунул их в ящик. А потом про них забыл. – Она положила ладонь ему на запястье. – Все нормально, Гвидо. Это не то, что ты подумал.

Ему пришлось опереться на спинку дивана, когда на него нахлынула горячая волна облегчения. Он откинул голову назад и закрыл глаза. Он сам хотел бы посмеяться над этой глупостью, но пока у него не получалось.

Когда, наконец, он смог хоть что-то произнести, то повернулся к ней и сказал:

– Не говори об этом Раффи, пожалуйста, Паола.

Жена склонилась к нему и положила ладонь ему на щеку, изучая его лицо, и он подумал, что сейчас она пообещает, но тут она беспомощно рухнула ему на грудь, опять залившись смехом.

Тут он наконец расслабился и тоже начал смеяться. Сперва захихикал, мотая головой, потом от души захохотал, зароготал, загрохотал, облегченно, радостно, самозабвенно. Она обхватила его руками и подняла лицо, ища его губы своими. И потом, как пара подростков, они там же на диване занялись любовью, несмотря на одежду, которая в итоге оказалась сваленной на полу в не меньшем беспорядке, чем тот, что был в шкафу у Раффи.

Глава 11

У моста Риальто он проскользнул в крытый проход справа от статуи Гольдони, направляясь к Санти-Джованни-э-Паоло и квартире Бретт. Он знал, что она дома, потому что полицейский, которого посадили дежурить у дверей ее палаты, сообщил в квестуру, что она выписалась и вернулась к себе. Около ее дома не было никакой охраны. Если полицейский в форме будет торчать на узкой венецианской улице, его замучают вопросами, что он тут делает, и детектив в штатском, не живущий поблизости, не простоит там и получаса, как в управление начнут поступать звонки о подозрительной личности. Приезжие полагают, что Венеция – город; местные же знают, что это лишь маленький сонный поселок, склонный к сплетням, любопытству и ограниченности, ничем не отличающийся от самых маленьких деревень в Калабрии или Аспро-монте.