Высокое Искусство
Шрифт:
— Смута, подумаешь, — фыркнула Юло. — Не первая ине последняя. Наша семья разменяла семьдесят поколений. Мы пережили вещи намного хуже. Переживем и в этот раз.
— Это не смута, — тихо произнес Курцио. Он успокоился столь же быстро, как вспыхнул. Одернул кружева на рукавах, пригладил залакированные на затылке волосы, проверяя, не выбился ли непослушный волосок.
— Это война. Война всех и каждого. Забытый ужас Катаклизма, который готов возвратиться и пожрать нас.
— Тем лучше. Совет не хотел войны, но учитывал ее возможность. И мы не против, — жестоко улыбнулась женщина. — Пусть будет война! Пусть континент исходит кровью, пусть горит до основания! Пусть поля зарастают сорной травой и белеют костями, а
— Вы поддались материковой заразе, жаждете власти ради самой власти, — покачал головой Курцио, на лице его отразилась тень растерянности, смешанная с отвращением. — Но путь Алеинсэ всегда был иным! Власть следует за деньгами, а всякое начинание должно принести больше денег, нежели поглотит. Мы не тратим золото на помпезную глупость, мы зарабатываем на хаосе, а не бросаем деньги в его пасть! Потому семья и пережила все испытания. Безумцы…
— Неужели ты забыл историю? Ведь это все уже было, четыреста лет назад, и Ойкумена корчилась в пламени всеобщей войны. Тогда мы не просто выжили, нет, семья Алеинсэ из презираемых изгоев стала первой среди равных. Обмелел ли с тех пор океан? Стал ли наш флот слабее? Оскудели ум и воля? Нисколько. Так что нам ли бояться новых испытаний! Если огню суждено возгореться, пусть пылает ярче, сильнее, страшнее. Чем глубже разверзнется бездна, тем выше поднимется Сальтолучард. Так что мы не безумцы. Мы те, кто милостью Иштена и Эрдега наследуют весь мир.
— Нет, вы не безумцы, — сказал Курцио после долгой паузы. — Вы дети, что играют с углями на сеновале, потому что видели, как отец выжигает лес под пашню. И я не хочу в этом участвовать. Так получилось, что моими руками был зажжен первый костер, этого с меня хватит.
— Продумай, — Юло так же успокоилась, буравя собеседника взглядом лягушачьих глаз с распухшими веками. — Не спеши. Дай чувствам схлынуть, а рассудку взять верх. Ты поймешь, что мы правы. Не имеет значения, отрежут ли голову Артиго-младшему его спутники, чтобы продать на вес изумрудов, или он соберет каких-то сторонников, бросив их под копья нанятых Алеинсэ войск. Семья в любом случае победит, понадобится на то неделя или десять лет. Так будет. Это неизбежно. Но свой удел ты можешь выбрать сам. Сегодня еще можешь, Тайный Совет поймет и простит короткую слабость. В конце концов, лишь Двое совершенны. Но завтра колебаться будет уже поздно.
Шелест страниц, нечастый, повторяющийся со строгой периодичностью, безумно раздражал. Флесса сидела молча, глядя в стену, выпрямившись и сложив руки на коленях. Платье сковывало, висело на теле как власяница, однако сегодня требовалось надеть именно его. Во избежание.
Герцог перелистывал книгу в черной обложке, гроссбух дочери, в котором были отмечены все затраты семьи на организацию беспорядков в столице. От серебра, полагавшегося шпионам и переписчикам фальшивых императорских указов, до глашатаев и разбрасывателей медных денег, которыми разжигали недовольство черни. Процесс длился уже больше часа, старик не менял ни позы, ни выражения лица. Лишь мерно двигалась рука и пальцы. Флесса тоже хранила гробовое молчание и неподвижность.
Несмотря на плотно закрытые окна, запах гари назойливо проникал в кабинет. Мильвесс горел. Не то, чтобы полыхал, как положено захваченному городу, скорее немного, будто бы с ленцой, дымил. Но все равно черных столбов оказалось немало, они упирались в низкие тучи, словно колонны, поддерживающие небесный свод. Флесса снова вдохнула теплый воздух, который оставлял на языке отчетливый привкус прожаренного мяса. Скорее всего, это была иллюзия, последствие утренней прогулки по Мильвессу, в свите прибывшего Вартенслебена. В отличие от представителей Алеинсэ, сошедших с боевых галер в порту, старый герцог вступил на брусчатку Города традиционным образом, въехав через северные врата.
За стеной,
Однако с легкостью разбивая организованные и случайные выступления против новой власти, завоеватели ничего не могли поделать с огромным городом, который был перегрет жаждой насилия и недовольством, как плотно закрытый котел. Когда Закон очень явственно, зримо покинул улицы Города — соседи, должники, цеха и ремесленные советы, бандиты, жаждущая грабежей и вина чернь, множество лихих бойцов, готовых к Турниру, все поспешили воспользоваться хаосом, свести старые счеты, заработать быстрых деньжат, списать долги, избавившись от кредитора. Грабежи и поджоги катились по Мильвессу разрушительными волнами, которые по большому счету никто не стремился, да и не мог погасить. Так что в отношении безудержного кровопролития горожане справлялись сами, более чем успешно.
Флесса закрыла глаза и вспомнила неспешную поездку бок о бок с отцом по улицам Города, над которым всходило красное солнце. С моря надвигалась зимняя гроза, но тучи все не могли разродиться снегом, повиснув над крышами как серые туши на бойне. Мощная охрана оберегала высокородных особ от любых приключений, однако ничто не мешало видеть.
«Это сделала я» — подумала Флесса. — «Я это подготовила, я этим руководила. Это сделала я».
В человеческом теле не так много крови, чтобы она лилась по сточным канавам, как вода, даже если убитых очень много. Это метафора, из тех, которые любят менестрели. Однако если постараться, вполне можно раскрасить мостовые в темно-красный цвет, и лошадиные подковы станут хлюпать по замерзающей жиже с влажным чавканьем.
«Как жалко выглядит убитый человек… как нелепо смотрится тело, покинутое душой…»
Флесса стиснула челюсти, поджала губы, вспомнив тело юной графини Байи. Еще накануне одна из красивейших невест Ойкумены наслаждалась безоблачной жизнью. Теперь ее изувеченное тело валялось, как падаль, у стены дома. Прелестная головка, которая несколько раз встречала утро на подушке Флессы, почти не пострадала. Только чья-то рука обрезала роскошные волосы цвета расплавленного золота. Все остальное выглядело гораздо хуже. Длинные стройные ноги были переломаны и покрыты грязными потеками — графиня пыталась спастись, выпрыгнув из окна, это ее не спасло и нисколько не помешало жаждущим проверить, чем благородная дама отличается от обычного бордельного мяса. Руки отсечены по локоть, чтобы снять без помех знаменитые фамильные браслеты. Торговцы магическим контрафактом вырезали девушке сердце, чтобы сделать декокт на призыв нареченного, и жир с брюшины для магических свечей
Флесса открыла глаза и глубоко вдохнула, вспоминая, как плывут по реке обобранные тела.
«И это сделала я»
Старый герцог перелистнул последнюю страницу, оперся локтями на столешницу, сложил пальцы домиком, так, словно прикрывал бухгалтерскую книгу.
— Что ж, я доволен, — сказал он. — Средства расходовались бережливо и разумно. Они сберегались там, где это необходимо и щедро тратились там, где требовали обстоятельства.
Герцог немного помолчал и повторил:
— Я доволен.