Высокое Искусство
Шрифт:
— Большие долги это уже не твои проблемы, а проблемы кредитора? — процитировала Елена, уже и сама не помня кого. — Но так ведь и отравить могут.
Определенно, ей все больше нравился этот молодой император, упорно гнувший вселенную под себя, несмотря на инерцию махины, что катилась тысячу лет по одной колее. Елена никогда не задумывалась над тем, что делает, как живет обитатель громадного дворца в юго-западной части Города. Он просто был, как солнце, море и прочие проявления природы. Небожитель, сразу и навсегда отделенный от всех остальных положением и происхождением, как высший приматор. И вот, оказывается, пока лекарка выживала, как придется,
— Могут, — согласилась Флесса. — Но все непросто. Остров не единственный, кто дает в долг большие суммы в фениксах, многие континентальные приматоры зарабатывают на проценте. Император им тоже задолжал. Если правителя не станет, возникнут сложности, коллизии, споры об очередности выплат. Все конечно будет решаться за плотно запертыми дверями, но деньги есть деньги, и в таких спорах часто начинают умирать раньше срока.
— А разве император занимает не от лица короны? — удивилась Елена. — Выходит, он пишет расписки сам за себя, как частное лицо?
— Не ломай голову, — отозвалась Флесса, качая ногой. Лицо герцогини помрачнело, как будто женщина корила себя за что-то. Словно ученица оказалась слишком умна, и учительница засомневалась в пользе уроке. Елена этого не заметила и продолжила рассуждать вслух:
— Значит, Остров попал в неприятное положение. Должник пошел в отказ, сделать с ним ничего нельзя, потому что не поймут другие кредиторы. А если долг не взыскать, это ущерб для репутации… И вряд ли повелитель рискнул броситься в такую авантюру совсем без поддержки. Наверняка у него есть какие-то союзники среди других приматоров, может скрытые.
— Хватит! — резко, жестко прервала Флесса, у которой быстро портилось настроение.
— Как скажешь, — согласилась Елена, не понимая, что могло так разгневать молодую герцогиню.
Под «халатом» в Ойкумене подразумевалось что-то вроде длиннополой рубахи с короткими рукавами, чтобы можно было надеть перчатки с маслами и кремами для умягчения кожи. Формально халаты можно было расстегивать и застегивать, но поскольку шнуровка представляла собой типичное для этого мира адское плетение десятка-другого шнурков, надевали их, как правило, не мудрствуя, через голову. Елена запуталась в полотне, а когда выпуталась, герцогиня уже справилась со своей рубашкой, накинула пояс и казалась собранной, готовой к чем-то решительному.
— Я хочу, чтобы бы взяла у меня деньги, — глядя в сторону, упрямо сказала Флесса.
— Мы уже говорили об этом, — тяжело вздохнула Елена. — Я не возьму твоих денег. Одежда, хорошая обувь без украшений, да. Но не больше.
— Подарки, украшения, золото, — чеканно перечислила герцогиня, словно уже проигрывала диалог в уме и теперь лишь повторяла. — Ты должна взять у меня что-то.
Елена подошла к Флессе вплотную, коснулась кончиками пальцев подбородка герцогини. Провела выше, к скулам, чувствуя дрожь мельчайших жилок под гладкой кожей. Выше, к вискам, коснулась черных волос, пригладила шелковистые пряди. Провела по ушам, чуть розоватым и без проколотых мочек — у бономов были не в обычае серьги, аристократы чаще носили клипсы или сложные конструкции, которые
— Если я тебя поцелую, это будет считаться, что я ухожу от ответа? — хрипло уточнила Елена. — Или…
Флесса сглотнула, едва заметно. Взяла руки Елены у запястий, сжала, отстраняя с твердой уверенностью.
— Да, — решительно сказала герцогиня. — Считается.
— Да будет так, — Елена шагнула назад, освобождаясь от рук Флессы. — Мы уже говорили об этом. Несколько раз. Я не возьму твоих денег.
— Но почему, черт возьми! — Флесса выпрямилась, как натянутая струна арбалета, Синие глаза метали молнии, так что Елене казалось — еще мгновение и в воздухе запахнет озоном от электрических разрядов. — Почему? Ты моя. Ты со мной. Миньоны, содержанки, куртизанки, слуги, все берут деньги!
Елена склонила голову, потерла переносицу. Неожиданная головная боль укусила за виски, тронула затылок острыми коготками.
— Именно поэтому, — глухо выговорила она в тоскливой безнадежности. — Потому что я не слуга. Не куртизанка.
Бесполезно. Все бесполезно. Флесса умна, очень умна. Опытна, даст миллион очков вперед лекарке в борьбе за что угодно. Она дочь властителя и с детства обучена править, выживать, купаться в интригах как акула в море. Но в ее мире нет такого понятия как…
Как…
Господи, боже.
Елена задохнулась, понимая, что забыла, как это сказать на родном языке. Это было дико и страшно — чувствовать себя немой, даже хуже чем немой. Представлять что-то и не иметь возможности дать этому имя, выразить словами.
В ее мире?
Нет, и в моем теперь тоже.
Флесса ждала продолжения, сердито раздувая ноздри, словно капризный малыш, готовый расплакаться из-за сладости.
— Я свободный человек, — сказала Елена. — И я с тобой, потому что таково мое желание. Я хочу быть с тобой. Видеть тебя счастливой. Дарить радость… и удовольствие. Хочу просыпаться под утро и смотреть, как ты спишь. Если провести ногтем по кончикам волос над глазами, ты смешно морщишь нос. А если коснуться твоих губ чуть-чуть, самую малость, ты улыбаешься, не просыпаясь.
Флесса молча смотрела, ее нижняя челюсть даже на вид казалась жесткой, вырезанной из камня. Елена торопливо говорила, стараясь удержать словами чувства, задержать их, как воду ситом.
— Если ты заплатишь мне хотя бы раз… тогда я стану твоей слугой. И все это уйдет. Закончится. Останется купля и продажа. Торговля поступками, словами. Однажды я не захочу ничего тебе продавать. А ты решишь, что товар слишком дорог и можно поискать другого продавца.
Флесса двинула челюстью в чисто мужском жесте, как боец, готовый ринуться в бой. Посмотрела в глаза Елене, взгляд был остер и резал как осколки синего алмаза. Герцогиня приоткрыла рот, и Елена быстрым движением накрыла ее губы кончиками пальцев.
— Да ты же!..
— Пожалуйста!
Это прозвучало одновременно, два возгласа слились в один. И Елена увидела, что Флесса машинально схватилась за рукоять кинжальчика. Того, что казался игрушкой, но мог убить с неотвратимостью настоящей стали. Господи, пусть будет проклята Ойкумена, пусть сгорит в аду этот страшный мир, где красивая молодая женщина видит в резком движении сначала происки убийцы, а уж затем ласку.
— Пожалуйста, — тише повторила она. — Не надо говорить того, что собиралась. Потому что сказанного не вернуть. И мы обе будем это помнить. Если ты действительно хочешь, скажи потом. Обдумав все, в холодном рассудке.