Высокое Искусство
Шрифт:
В такие минуты людям свойственно делать ошибки, завязывать отношения, которым завязываться не стоит. Однако юноша не успел, Елена уже отдала Флессе пусть не сердце, но, по крайней мере, все умножающую симпатию и верность. И передумывать не собиралась.
— Я…
— Да, — повторила Елена в третий раз, чувствуя лишь тоскливое раздражение и желание, чтобы эта сцена, наконец, закончилась.
— Пойдешь со мной на Турнир? — Динд решился и сказал, как в прорубь нырнул, без оглядки, с отчаянным блеском в глазах.
— Чего? — не поняла лекарка.
Она, в общем, ждала чего-то подобного, однако
Елена не смогла удержаться от тяжкого вздоха. Ей было очень плохо и грустно. Принять безмерно щедрое предложение Динда не имелось ни возможности, ни желания. Отказать — все равно, что пнуть котика. В голове роились бесчисленные варианты, начиная с классического «я тебя недостойна!».
— Я тебя… — начала она и умолкла. Динд смотрел большими глазами, которые блестели в тусклом свете дешевых, скатанных вручную свечей.
«Да чтоб тебя!»
— Ты хороший маль… парень, — Елена вовремя вспомнила, что они с Диндом примерно одногодки. — Хороший.
Она коснулась его щеки, видя, как дрожат уголки глаз и губы подмастерья. Тот уже все понял, однако с неистовым отчаянием продолжал надеяться.
— Но…
На душе стало еще хуже. Елена чувствовала себя примерно как лекарский стол, все еще угвазданный кровью и прочими выделениями.
«Романтик херов, нашел время и место!»
— Но сердце мое принадлежит друго… му.
Прозвучало пошло и затаскано, Елена аж скривилась, надеясь, что гримаса внешне сойдет за душевное страдание.
Динд окончательно стал похож на котика, которому показали рыбку, а затем вместо еды отвесили пинок.
— Я понимаю, — сказал он, явно изо всех сил удерживая всхлип, а может и рыдание. — Понимаю…
«Но я другому отдана и буду век ему верна» — ни с того ни с сего пронеслось в голове. Откуда? Бог знает. Из той, другой жизни, которая с каждым днем становилась все дальше, казалась все призрачнее. Нереальнее.
— Понимаю, — повторил как заклинание, молодой человек. И пошел, нервно одергивая рукава новенькой щегольской куртки, спотыкаясь на каждом шагу, будто слепой без палочки. Молча, не унижаясь до уговоров и мольбы, за что Елена ему была искренне благодарна. И чувствовала вину за то, что могла предложить лишь благодарность.
«По крайней мере, это случилось быстро»
— Ну, твою же мать — подытожила она все происшедшее, с чувством, энергией и злостью. Ударила о камень грязного вонючего стола, растревожив и без того поцарапанные костяки. И, словно очнувшись, заторопилась в поисках бутыли с «мертвой водой». Царапины следовало продезинфицировать, мало ли какой гепатит можно было напрямую подхватить
Вроде бы все закончилось, но легче на душе не стало. Скорее уж наоборот.
Так день и прошел, непоправимо испорченный, запоганенный. Динд старался не попадаться ей на глаза, а если медичка и помощник все же сталкивались, парень отворачивался и дергал кадыком, будто сглатывая слезы. Елена снова и снова повторяла, что не сторож чужому сердцу, что нельзя строить отношения на жалости. И, в конце концов, у нее есть любовница! Бесполезно. На душе становилось лишь темнее и противнее. Да еще и пальцы жгло, как на угольках, поскольку Елена еще несколько раз мыла их спиртом.
Елена шагала домой, жалея, что на одежде нет карманов, чтобы засунуть руки поглубже. Можно, конечно, плотнее завернуться в плащ, но это не то, не то… Впереди, на перекрестке какие-то сомнительные личности пытались развернуть повозку. Сомнительные, потому что были обряжены в пеструю смесь одежек, не позволявших идентифицировать происхождение и род занятий. Именно так обычно начинались внезапные нападения убийц и бретеров — с перегораживания улицы — так что Елена, как и большинство прохожих, инстинктивно шагнула ближе к стене, подобралась, крутя головой. Некоторые от греха подальше сворачивали в переулки, предпочитая обойти сомнительное место.
Елена плотнее стянула завязки теплого плаща и зашагала дальше. Улицы заполнялись народом, что возвращался по домам, закончив работу. Многие несли факелы — из-за беспорядков и прочих неприятностей уличные фонари зажигались через день и не более чем на одну-две стражи. Мальчишки-светоносцы и «покровители честной игры» категорически одобряли.
Неожиданно у повозки образовалась некая суета. Один из пестрых незнакомцев уронил туго набитый, увесистый мешочек. От удара о выщербленную мостовую ткань с металлическим звоном лопнула, через прореху сверкающим ручейком хлынули… монеты? Елена подавила инстинктивное желание броситься и начать собирать звонкое серебро. Кое-кто поступил также, большинство — наоборот. Мгновенно образовалась толпа, сразу же послышались крики, звук глухих ударов, пошла торопливая дележка. Один из пестрых забегал, жалобно крича и размахивая руками.
Елена прижалась спиной к дому, боком двинулась обратно. Женщина и сама не могла в точности сказать, что ей не понравилось. Просто все происходящее казалось каким-то чуть-чуть ненастоящим, нарочитым. Как хороший театр. Монеты сияли слишком ярко и неестественно. Хозяин вопиял слишком громко и притом не старался отбить хоть немного серебра. Куда-то делся его напарник. И вообще, где-то Елена уже видела такие монеты, совсем недавно.
— Медь!!! — заорал кто-то. — Во имя всех Его атрибутов, это же медная чеканка!
Елена ускорила «крабий ход», отметив, что крик слышится далековато от схватки. Хотя с другой стороны, кто-то вырвался из толчеи с добычей, отошел на безопасное расстояние, посмотрел внимательнее… Возможно, вполне возможно.
После короткой паузы, наполненной шумом торопливой и беспорядочной драки, возмущенный крик подхватило сразу несколько голосов, повторяя на все лады слово «медь». Это послужило запалом, панический рев запрыгал по толпе, как огонь по высохшим пучкам травы.
— Медь!