Высокое напряжение

Эминов Октем

— Бердыева работала в той же больнице, где доктор. Сейчас она арестована, содержится в КПЗ. На допросах повторяет одно и то же: не знает, кто курил у нее в комнате. Показания о ее муже достоверные, мы проверили. Находится в исправительно-трудовой колонии.

— Спасибо. Ваши предположения об убийце?

— Считаю ошибочным предположение, будто это убийство из ревности.

Хаиткулы посмотрел на Бекназара: «Твоя очередь!»

Бекназар раскрыл папку:

— Верно. Связь подпаска с этой женщиной — нелепость. Точно известно, что в городе он раньше не бывал, в аул или кош она никогда не ездила. Кроме того, последние

события имеют мало отношения к ней. Поджог машины, подметные письма, рисунки на дверях — при чем здесь убийство из ревности?.. Я считаю, что мотивы преступления или нажива, или месть. Дело с золотыми монетами, которое тоже остается неясным, возможно, имеет отношение к убийству. Не зря Акбасова так упорствует в своих выдумках, она явно многое скрывает… Я бы хотел, товарищ майор, съездить в Махачкалу, чтобы повидать ее бывшего мужа. Этот развод вызывает у меня сильные подозрения: нет ли здесь маскировки?

Бекназар сел. Хаиткулы вынул из уже распухшего дела лист бумаги, прочитал его про себя.

— В пепельнице были окурки с отпечатками пальцев другого человека, не доктора, не подпаска, не ее самой. Мальчик в ее дом не входил, это очевидно. Похоже, доктор говорит правду, что не знает, кто курил у его знакомой. Включите-ка запись допроса женщины.

Нашли нужную ленту, включили диктофон.

— «…Сначала вы отрицали, что у вас в гостях был врач, потом на очной ставке признались, что пили с ним. Верно?

— Сразу не вспомнила.

— Или стеснялись?

— Да.

— Может быть, вы курили сигареты?

— В рот не беру эту гадость.

— Допустим… А доктор курит?

— Не знаю.

— Если в доме не было курящих, то пепельницу должен был кто-то принести с собой.

— Пепельница наша. У меня муж курит.

— Кто убирает у вас в доме?

— Я сама.

— Да, свекровь у вас стара для этого. Почему же вы не убрали пепельницу из-под кровати? Ваш муж курил в этой комнате несколько лет назад. И столько времени вы не убирали под кроватью? Между прочим, там очень чисто…

— Ох, голова болит…»

Хаиткулы сделал заключение:

— Женщина определенно хочет скрыть от нас, кто был у нее в ту ночь, кроме доктора. То, что совершено под окнами этой женщины, еще не доказывает ее причастности, но факт пребывания у нее в эту ночь еще одного человека, не любовника, а совсем другого, о ком мы даже не догадываемся, свидетельствует против нее. Еще раз попытайтесь убедить ее, что правдивые показания очень нужны и следствию, и ей самой. Что касается доктора, склонен согласиться с Хайдаровым, что он непричастен к этому делу. Он признался, что не захотел выйти через калитку, чтобы отвести следы от этой женщины вообще.

Хаиткулы рассказал обо всем, что произошло в Ташкенте. Подытожил совещание:

— Завтра с утра получите фотографии преступников, сделанные по словесному описанию ташкентского свидетеля. Возможно, что преступники уже не в Ташкенте. Они или их друзья начали орудовать здесь. Считаю, что к розыску надо подключить общественность, комсомольцев. Хайдаров завтра вылетает в Махачкалу. Для остальных сбор утром здесь.

ДАШГУЙЫ

Талхату не повезло с шофером: парень хотя и молод, но замкнут не по летам. Он не то что сам не затевал разговора, но и собеседника не поддерживал.

— Долго еще?

—

Два… или три.

— Чего?

— Километра.

Вот и весь разговор.

Зрелище пустыни совсем не однообразно, как иногда пишут ненаблюдательные журналисты. Тем более пустыня не однообразна здесь, где не исчезли все признаки растительности.

С обеих сторон дорогу теснят высокие, как холмы, барханы, а потом сразу же открывается просторное плато, сплошь поросшее саксаулом, высоким, с толстыми, в обхват, стволами. Едешь и забываешь, что ты в Каракумах, — вокруг настоящая лесная чаща.

Они проехали еще один бархан, а за ним до самого горизонта открылась равнина, на которой как на ладони был виден аул Дашгуйы. Различались водопойные корыта, колодец, а за ним верхушка юрты чабана Сарана.

Справа невдалеке виднелся еще один кош, к которому между барханами протянулась узкая белая ниточка не то тропы, не то дороги. Талхат показал рукой: «Свернем». Тяжело и медленно «газик» пополз по песку то вверх, то вниз. Оставив позади бархан, уперся радиатором в склон. В пятнадцати шагах перед ними зияла открытая дверь черной кибитки.

Кош чабана Гарагола. Не прошло и пяти минут, а они уже сидят внутри кибитки на устланном коврами полу, дымятся неприхотливые яства, чайнички с зеленым чаем стоят у ног гостей и хозяина.

— Вчера я сказал подпаску: завтра ждать двоих гостей, надо готовиться к встрече. Так и есть…

В кибитке было тепло, со лба хозяина капал пот, но он не снимал бурку. Кивнул в сторону возившегося у очага подпаска:

— Мыратберды подтвердит — вышло так, как я говорил…

Подпасок повернулся:

— Да, точно так.

— Я ему сказал, что один гость будет высокий, другой пониже. Не верите? Посмотрите на свои коврики…

На самом деле они сидели на ковриках разного размера, по их росту. Шофер буркнул что-то неразборчивое себе под нос. Талхат не мог понять, шутит или всерьез говорит чабан. Сказал:

— Извините, предсказание, наверное, относится не к нам, мы к вам ненадолго и почти случайно заехали.

— Все правильно, двое — это вы. Вчера пил чай, — смотрю, две чаинки в пиале стоймя плавают, одна длинная, другая покороче. Глубоко плавают, значит, надо ночлег приготовить.

Обогревшись, Талхат с Гараголом вышли посмотреть овчарню. Порывистый ветер проносился над обледеневшими снежными буграми. На северных и западных склонах бархана, между сухими стеблями травы, снег не таял — обветренный студеным зимним ветром, он постепенно превратился в комья льда. Ветер отшлифовал их до зеркального блеска, и солнце отражалось в них, разбрасывая во все стороны слепящие блики.

У самой овчарни остановились. Талхат засмотрелся на отару. Потом повернулся к чабану.

— Мне рассказали, что в позапрошлом году в невиданные здесь морозы вы сберегли весь скот. Я читал и статью о том, как еще до морозов вы за пять дней собрали всю свою отару, разбежавшуюся во время неожиданного бурана. Автор очерка, правда, не отметил еще одно примечательное событие, случившееся в Дашгуйы. Старший мастер, занятый здесь у вас рытьем колодца, заболел в последний день работ, а народ уже собрался в ожидании* такой нужной для них влаги. Никто не осмеливался спуститься в колодец. И вот на эту глубину в сотню вытянутых человеческих рук спустился Гарагол-ага и поднял наверх первую миску воды…