Высокое напряжение
Шрифт:
Саран сидел на ишаке спиной к Талхату и, оперев о седло транзистор, слушал последние известия. Овцы разбрелись по всей лощине; везде, где можно было, они щипали сухую траву, выбирали из-под снега незамерзшие зеленые побеги, выгрызали из песка корни белой песчаной акации. Один сторожевой кобель сидел недалеко от Сарана, навострив уши на незнакомца, другой бегал за отставшими овцами, загонял их в отару.
Как будто у него на затылке были глаза, Саран резко обернулся к Талхату. Инспектора удивил цвет его лица — темно-матовый, даже синяков под глазами, обычных у чабанов
— Здравствуй, милиция! Жив-здоров, все нормально? Семья, дети здоровы? Дома все в порядке?
Таков обычай — забросать гостя вежливыми вопросами. Талхат ответил одной короткой фразой: «Спасибо, все в порядке» — и о том же самом спросил у Сарана.
Саран на каждый вопрос отвечал «слава богу», в то же самое время снимая с седла сумку. Развязал ее. Под невысоким барханом, прикрывшим их от ветра, расстелил коврик, а на него выложил сачак с ковурмой [2] и чуреком, отвинтил крышку термоса.
2
Жаренное на своем сале мясо.
— Я приехал из Чарджоу. Разыскиваем убийцу вашего подпаска. Хочу, чтобы вы помогли нам.
— Акы — сын моих соседей. Они очень хорошие люди. Никогда я не мог подумать, что он так поступит со мной. Исключительный парень был, честный, работящий. Лучше бы я правую руку себе отрубил, чем его потерял. Такой позор на мою голову! Эх, черт побери, было бы здоровье или лет на двадцать поменьше, сам бы нашел кровопийцу! Своими руками растерзал бы, пусть потом расстреляют!
Талхат, глядя в глаза Сарану, спросил:
— Саран-ага, подпасок потерялся в прошлую пятницу?
— В пятницу.
— Кто к вам за день до этого приходил?
— Такой, как ты, сынок. «Из Ашхабада я, из милиции», — сказал. Как он приехал, так я покой потерял. Я тебя увидел, опять черти на душе заскребли. Ты разве не заметил?
— Заметил. Как себя назвал приезжий?
— Эх, милисе-хан, разве я запомнил? Памяти уже нет совсем.
— Он был в форме?
— Штатский.
— Он один был?
— Ко мне приехал один. Не помню точно, вроде бы говорил, что в другом коше остался его товарищ… Да, да, так и сказал, и машина, говорил, там осталась. «Товарищ проверяет одно дело, а я у вас другое…»
— Вы верите, что это был милиционер?
— Документов я не спрашивал. Если у человека нет государственных дел, зачем ему сюда тащиться? В наше время свободных от работы рук не бывает…
— Понимаю, куда клоните… Думаете, и я себя выдаю за другого?
— Вах, молодец! Если ты врешь, что я могу с этим сделать? Кругом степь, жаловаться некому, документов от тебя тоже никто не потребует.
Талхат сунул руку в боковой карман, пальцы коснулись рукоятки пистолета, поискал в другом, вынул удостоверение. Саран не поленился
— Видно, впредь надо будет делать так же.
— Еще один вопрос, яшулы, а потом разойдемся в разные стороны.
— Можешь задать два, сынок, мой рот платы не берет.
— Кто приезжал к вам пересчитывать отару? Фамилии их знаете?
Талхат готов был поклясться, что Саран не ответит на этот вопрос.
— Уруссамов и Ходжакгаев. Из народного контроля. Люди из себя видные. Все переживали, не угощаю ли я их из государственного кармана.
— Как они себя вели?
— Обыкновенно. Пересчитали скот два раза. Два раза! Как будто мне верить нельзя.
— Саран-ага, ваш гость не мог ничего дурного сделать подпаску? Акы встречался с ним?
— Гостя мы проводили вместе, ничего плохого при мне он ему не мог сделать.
— Если разрешаете, я еще один вопрос задам… Стало известно, что Акы говорил… говорил… что Саран-ага, мол, не тот, за кого себя выдает, надо, чтобы об этом все узнали…
Саран так и подскочил, опрокинул термос на коврик.
— Вранье! Клевета! Черт их возьми, какие негодяи, завидуют, а потом…
Лицо его из темно-матового стало совсем черным, казалось, его сейчас вывернет наизнанку от злобы.
— Верите им? Хорошо! Поедемте вместе туда, откуда приехали! Ведите, ведите меня, поставьте к стенке! Я — старый человек, свое прожил, мне терять нечего!
Талхат и вправду повел бы его к машине, если бы, кроме подозрений, у него были хоть какие-нибудь улики. Ему показалось, что на этот раз Саран не сумел достойно ответить на вопрос.
Талхат поднял голову, посмотрел на небо, тучи расходились, колючее весеннее солнце ударило в лицо. Он зажмурился, а на душе у него вдруг стало легко.
— Саран-ага, прощайте. Спасибо за беседу.
Он повернулся к старику спиной и твердой походкой пошел в сторону коша Гарагола. Услыхал за собой шум, оглянулся — не с лаем, с каким-то жутким клекотом на него мчался сторожевой волкодав. Талхат опустил руку в правый карман, выхватил пистолет, увидел, как Саран вскинул ружье. Грянули разом два выстрела.
МАХАЧКАЛА
Аэропорт в Махачкале меньше, чем в Ашхабаде, но больше, чем в Чарджоу. Народу больше, чем у нас, машин больше. Только собрался залезть в такси и вдруг — кого я вижу? Мимо проходит старый знакомый — Мегерем, чуть плечом не задел. Меня не заметил. Смотрю ему вслед, потом думаю: «Чего стоишь? Иди за ним!» А он уже в «Жигули» садится, за руль — его, оказывается, машина. Эх, прозевал, ругаю себя. «Жигули» отъезжают, я все еще иду за ними. На перекрестке красный свет вспыхнул, машина остановилась. «Не уйдешь», — подгоняю себя и за ней бегом. Успел! Наклоняюсь, стучу по стеклу. Мегерем сначала уставился сердито, потом открыл переднюю дверцу. Сажусь, на зеленый свет все машины впереди, и те, что были рядом, умчались, а мы все стоим — сзади водители нервничать стали. Это Мегерем на меня продолжает смотреть, как на привидение, даже рот открыл.