Высота одиночества
Шрифт:
В дверь позвонили. Владимир, погруженный в собственные мысли, буквально подскочил и поспешил открыть, чтобы Рина не проснулась. На пороге, отряхивая с волос снежинки, стояла Фёдорова.
— Ну слава Богу Вы дома, я вам звоню-звоню, а Вы не отвечаете. — Не дожидаясь разрешения, она прошла в коридор, разделась и только тогда укоризненно посмотрела на Бердникова в ожидании объяснений. Но ответа не получила. Скривив губы, Лера осведомилась: — Вы думаете, у меня других дел нет в предпраздничный день, кроме как бегать за Вами?
— Нет. — Владимир закрыл входную дверь и кивком головы указал
— А не много ли Вы на себя берете? — повысила голос Лера.
Однако не успело последнее слово слететь у нее с языка, как Владимир втолкнул её в кухню и закрыл дверь. Федорова осеклась. Такая конспирация показалась ей странной. Она настороженно посмотрела на Бердникова и спросила:
— Вы не один?
— В комнате спит Рината, и я не хочу, чтобы она услышала наш разговор. — Он надавил на плечи Леры, заставляя ее сесть за стол, сам сел напротив и сказал: — Ты выяснила, почему Рината переехала от Крылова?
— Выяснила, — Лера надула губки, но Владимир наградил её таким взглядом, что она тут же оставила все попытки сыграть в обиженную суровым босом подчиненную и заговорила четко и по существу: — Игорь по приезду из Сочи провел ночь в квартире Самариной. Рината об этом узнала, ну и… они поругались.
Радужки глаз Бердникова потемнели, и Лера напряглась. Она побаивалась этого человека и раньше, а уж теперь, когда ей открылись многие его тайны, и подавно. Там, в кабинете телецентра, он сделал ей весьма интересное предложение. Она могла бы отказаться, даже послать его, но что бы это ей дало? Его заявление о том, что она уволена, вовсе не было шантажом или игрой слов. Безработная, уволенная по статье журналистка… Не очень хорошее резюме для будущего работодателя. Игорь, конечно, ей друг, но Лера честно призналась себе, что карьера для нее куда значимее их приятельского общения и немудреной взаимовыручки. Так что согласилась она быстро. Постами пресс-секретаря президента Федерации просто так не разбрасываются. Ну а что ее обязанности включали необходимость докладывать обо всем, что происходит между Ринатой и Игорем… Не такой уж это было и проблемой. Вот и сегодня, выслушав шефа, она приехала к Игорю с бутылкой вина. Пить он не стал, но на её заданный как будто без особого интереса вопрос о Рине ответил, как есть.
— Вы же не сделаете ему ничего такого, из-за чего я могла бы пожалеть, что добросовестно выполняю Ваши поручения? — спросила Лера.
— Пока он связан с моей дочерью, можешь спать спокойно.
Бердников был недоволен, и недовольство это грозило вылиться в действия. Лера давно поняла, что все, что цепляет эту Ипатову, для Владимира Николаевича является побуждением к немедленной атаке. Она иногда ловила себя на мысли, что хотела бы, чтобы её отец поступал так же. Но при этом Лера прекрасно понимала, что такая безграничная любовь может быть опасна не только для Ринаты, но и для всех, кто её окружает. Именно поэтому она старалась без лишней надобности на глаза ни ей, ни Игорю особо не попадаться.
— Спасибо, Лера. Можешь быть свободна, — холодно бросил Бердников. Поднявшись, он достал из шкафчика бутылку
— И Вас, — даже не подумав отказаться, Лера развернулась и пошла в коридор, сжимая бутылку в руках.
Владимир дождался, пока она уйдет, и хотел было вернуться в гостиную, но дверь в конце коридора открылась, и из спальни вышла заспанная Рината.
— Это была Фёдорова? — с опаской спросила она.
— Да, — ответил Бердников. — За документами заезжала. Ты как?
Он осмотрел дочь с головы до пят и остановил взгляд на её припухших, чуть покрасневших глазах.
— Я в порядке, — Рината даже выдавила улыбку, но она получилась совсем безрадостной. Рина прошла в ванную комнату, пробыла там несколько минут, а потом снова скрылась в спальне. Владимир, помедлив, все же решился зайти к ней. Её нужно было встряхнуть. Она была потеряна, стояла на распутье и не знала, куда двигаться дальше. И он тоже не знал. Он понимал ее, чувствовал, но не мог распоряжаться ее жизнью, не имел права повторять прошлые ошибки. Он мог только постараться помочь ей, должен был помочь справиться с тем, что на нее навалилось, подставить плечо.
Рината стояла возле подвески с медалями. Её собственными медалями, которые она когда-то с криком: «Заберите, это Ваше», бросила ему под ноги. Он сберег их, повесил на стену, добавил к ним фотографии и памятные сувениры из разных городов — брелок в форме бабочки, купленный в Токио, подвеску из разноцветных стекол, что они вместе нашли в маленькой лавчонке канадского Торонто, браслет из крупных бусин, рождественского ангела… Рядом, расставленные на полке, красовались кубки, грамоты и несколько особенно дорогих Рине игрушек из тех, что бросали на лед зрители после прокатов. В особо тяжкие моменты, когда ему становилось совсем тяжело, Владимир смотрел на эти позолоченные медали и верил, что однажды они вернуться к своей законной хозяйке.
— Забери их. — Он встал рядом с дочерью. — Они только твои, Рината, твои и ничьи больше. Забери.
— Мои, — выдавила она, упираясь взглядом в одну из медалей. — Они только мои, Вы правы… Владимир Николаевич. — Она несколько секунд смотрела на фотографии, затем подняла на него глаза и произнесла: — Пообещайте, что никому не расскажете о том, что сегодня произошло. И о беременности тоже никому не расскажете.
Она могла бы не говорить этого. Рина прекрасна понимала, что он не выдаст её тайны. Она могла бы обвинить его во многом, только не в этом. Он никогда не выдавал её секреты, даже самые маленькие и глупые, и теперь… Он её больше не предаст. Ей хотелось верить, что больше никогда.
— Я клянусь тебе, — пообещал Владимир и тяжело выдохнул. — Что ты решила?
— Я буду кататься. Я не сойду с дистанции. Срок три недели, и если… если все будет хорошо, и мы не опоздали сегодня, я смогу кататься на Олимпиаде.
— Рина, это огромный риск. Ты понимаешь, что если ты неудачно упадешь с прыжка, или не дай бог Крылов твой тебя уронит с поддержки, то…
Она не дала ему договорить:
— Значит, я не буду больше падать. И Игорю не позволю себя уронить. — В её голосе было столько непоколебимой уверенности, что Владимир и не подумал усомниться в ней.