Высота

Коваленко Марья Сергеевна

Спалось здесь, как дома, а уж сны какие снились! Вот и сегодня в обед сновидения порадовали хорошей порцией эротики. Блондинки и брюнетки всех мастей ласкали его тело и нашептывали какие-то глупости. Видимо, психика после нескольких месяцев одиночества, ужаса падения и травмы больше не желала цепляться за прошлое.

— Проснись, Лешенька, — услышал он сладкий голосок над ухом. Сон тут же, как рукой сняло.

Он резко раскрыл глаза и ахнул. Пожалуй, фантазия во сне была скромнее ожидавшей его реальности. Взгляд мгновенно сфокусировался на пышном бюсте, нескромно выглядывающем из расстегнутого халата.

— Аленька,

солнышко, это ты? Или я умер и попал в рай? — спросил он, не сводя глаз с округлых полушарий. «А ведь чертовка специально бюстгальтер сняла!» — закралась догадка.

Симпатичная медсестра бесстыже погладила наманикюренной ручкой сильную мужскую грудь, спустилась ниже. И тут парню стало не до шуток. Острые ноготки, царапая кожу, пробирались под тонкое одеяло. Девичьи глаза горели от предвкушения, розовый язычок игриво облизывал пухлые губки, и только сам пациент сгорал со стыда.

— Леша! — красавица удивленно округлила глаза. — Ты меня совсем не хочешь?

Молодой мужчина смущенно пожал плечами. Он сам не знал, как такое возможно. Красавица-медсестричка могла бы легко конкурировать с роскошными моделями из мужских журналов, но его упрямое «мужское достоинство» даже не шевельнулось. И ведь уже не в первый раз за эту неделю!

— Я не понимаю, что здесь происходит? — услышали они за спиной.

У распахнутой двери с надменным видом стояла Катерина Сергеевна, лечащий врач Ферзя, лучший травматолог города и бывшая любовница, по совместительству. Медсестра суетливо застегнула на груди белый халат и птичкой выпорхнула в коридор. Суровую докторшу недолюбливали все, от медсестер до ее же собственных коллег-врачей. Та, хоть и была молода, но спуску не давала ни себе ни другим.

— Итак, Воронов, — врач подошла поближе и одним движением откинула в сторону одеяло. — Младшим медицинским персоналом решил побаловаться? И как?

— Старшему и в подметки не годится!

— М-да… — посмотрела она вниз. — Вижу. Вяленько.

— Мы с ним очень разборчивы! — возразил Лешка.

— Разборчивый кобель — это оксюморон, — презрительно фыркнула Катерина Сергеевна.

— А я вообще исключительный парень, или ты забыла?

— Было бы что помнить! — отрезала докторша, без всякой милости, болезненно ощупывая живот и свежие швы больного. — Перевернись, мне ребра твои осмотреть надо.

— Так бы и сказала, что задницей моей полюбоваться не терпится, — буркнул Ферзь, но предпочел не спорить.

Собственное тело и в этот раз предало его, но уже иначе. Кто бы мог подумать, что от прикосновений ледяных пальчиков его высокомерной красавицы-врача может наступить такая эрекция. И это после нескольких безуспешных попыток обаятельной Аленьки! Лешка сам себя не узнавал.

Катерина Сергеевна внимательно осмотрела почти зажившие шрамы, ощупала позвонки и, убедившись, что все в порядке, скомандовала перевернуться обратно.

Ферзь раздумывать не стал. За неделю копаний в себе, сомнений в своей мужской полноценности он так извелся, что сейчас хотелось на весь мир заявить, что он по-прежнему способен на многое.

Красавица-врач обалдело смотрела на творение своих рук, красноречиво распирающее тонкое мужское белье.

— Хм, — наконец пришла в себя она. — Воронов, да ты извращенец.

— Еще какой! — закинув руки за голову, довольно подтвердил Лешка. — Ну, что, поскакали?

Женщина хищно усмехнулась и, склонившись над ушком больного,

прошептала.

— Боюсь, ничего нового для себя я не открою, так что скакать тебе самостоятельно. Смотри, ладошки не сотри…

Словно кадры в замедленной съемке, парень удивленно наблюдал, как она развернулась и, цокая по плитке острыми каблучками, вышла из палаты.

В паху болезненно ныло, но это было уже неважно. Ему впервые в жизни дали такой от ворот поворот.

Часть 2

Аленька в то утро больше не заглядывала в одноместные хоромы самого обаятельного пациента больницы, а традиционный укол явилась делать опытная, пожилая медсестра. От одного вида этой необъятной, грозной дамы Лешкино и без того вялое либидо сошло на нет. Впору было снова звать дражайшую Катерину Сергеевну, обладательницу чудотворных ледяных пальцев и горячего взгляда. Но здравый смысл подсказывал, что бывшая любовница может облагодетельствовать самым неожиданным и неприятным образом.

Посему после процедур, устроив поудобнее загипсованную ногу, он решил поспать. Обед был еще не скоро, а в гости никто зайти не обещался. «Как жаль, что самое лучшее начало дня за все последние месяцы так быстро закончилось» — зевая, подумал Ферзь. На стене размеренно тикали простенькие круглые часы, из-за полупрозрачной шторки лился в комнату мягкий свет, и даже желудок, наполненный вкусной домашней едой от заботливой бабы Нюры, благоволил ко сну. Лелея надежду, что может в мирах Морфея строгая докторша будет ласковей к несчастному пациенту, Лешка закрыл глаза.

Сладкая дремота буквально витала в воздухе и разливалась по телу приятной слабостью. Казалось, еще чуть-чуть и рубеж между явью и миражом будет пройден, вот только он все отодвигался и отодвигался, превращая ожидание в пытку. Уснуть, как назло, не выходило. Зевнув несколько раз, мужчина перевернулся на другой бок, но и это не помогло. Только свежий, еще не зарубцевавшийся, шов на животе неприятно заныл, словно напомнил о себе.

— Час от часу не легче, — пробурчал больной.

Обезболивающее пить не хотелось, напился за первые дни после падения и экстренной операции. И ведь это еще повезло: и привезли вовремя, и прооперировали удачно. Хирург потом ему честно признался: «Родился ты, парень, даже не в рубашке, а в спасательном жилете. От смерти ушел в последний момент». Внутреннее кровотечение действительно стоило ему дорого, в себя пришел не сразу, а уж боль какая потом накатила — вспоминать страшно. Но все прошло, а вот шрам, портящий красивый рельефный пресс, его гордость, останется навсегда. Такова цена собственной грубой ошибки.

Мысли снова соскакивали в прошлое, нагоняя тоску. Сейчас уже не было так паршиво. Отмучился всем сразу в первую неделю после операции: душа и тело болели в унисон, и света в конце тоннеля видно не было. Трудное выдалось время. Наверное, именно тогда он достиг собственного душевного предела, кульминации, когда теряется всякая чувствительность. Врачи в тот момент здорово перепугались: с виду все в норме, а пациент ни жив, ни мертв. Овощ, без чувств и эмоций.

Один долгий день в собственном аду стер в пыль всю ценность предыдущих лет. Собственная вселенная обнулилась и боль исчезла, уступив место вполне реальным желаниям и страхам. Пища снова приобрела вкус, а природа — цвета и краски, совершенно новые, пока непривычные.