Высщей категории трудности
Шрифт:
В тот же день Гена со спасательным отрядом вылетел в Кожар.
За наших ребят я был совершенно спокоен. В худшем случае Глебу за самовольное перенесение контрольного срока влепят выговор. С часу на час я ждал телеграммы: «Поход окончен, живы, здоровы, турпривет!». Саша опять виновато улыбнулся:
— Вы ложитесь, отдыхайте, я найду себе другую кровать…
Да. А телеграммы не было и на другой день. После обеда я перетянул потуже ногу бинтом и поехал в спортклуб. Там все нервничали, сразу сказали мне, что о нашей группе знают уже в обкоме партии и в Федерации туризма, в Москве. Вот в
А утром за мной приехали на машине. Вошел незнакомый человек, поздоровался со мной. «Как ваша нога, товарищ Южин? Вы можете выехать в Кожар?» Вот от него — то по пути к аэродрому я и узнал, что Глеб… В общем, что нет больше Глеба.
Сопровождающий сказал: «Нашли палатку, почти все. вещи и труп командира отряда».
Вот так я все и узнал.
— Вы прилетели в Кожар самолетом?
— Да. В самолете я чувствовал себя плохо… Вы видели Глеба? Там, в горах? А я в морг не пошел… Не смог…
— Ну, вы прилетели…
— В Кожар мы прилетели часа через три. Нас, вернее, меня, потому что самолет был грузовой, встречали двое. Спросили: «Товарищ Южин? Как перенесли перелет? В состоянии ответить на несколько вопросов?»
— Об избушке спрашивали?
— Да, тут же на аэродроме: «Знали ли в группе об охотничьей избушке в верховьях Соронги?» Я сказал, что знали и что она была у нас отмечена на карте.
Мне предложили вспомнить, кто мог рассказать об избушке… «Это очень важно». Я и сам понимал, что это важно… Но я ничего не мог вспомнить. Я только мог назвать людей, с которыми мы встретились в походе. Что мы узнали об избушке в Бинсае, я помнил точно.
Список получился небольшой. Учительница из Бинсая, местный житель, родственник его Степан Кямов, который рассказал нам легенду о Тумпа — Соляхе, лесоруб, дед в заячьей шапке — вот, кажется, и все, кого я вспомнил. Они просмотрели список и сказали, что со всеми этими людьми уже разговаривали, кроме лесоруба, которого не застали дома. Я рассказал им, как он выглядит.
С аэродрома меня повезли в горком партии. И там тоже здоровались и удивлялись: «Вы и есть тот самый7» Там было много народу: два мастера спорта, кажется, из Москвы, два или три эксперта из областной прокуратуры и еще кто — то.
И там мне задавали те же вопросы: какой у нас был маршрут, брали ли мы с собой оружие… Спрашивали и об избушке. Но я уже начал сомневаться, видел ли я эту избушку на карте.
Тогда мне дали карту — точь — в–точь, как у нас. «Нарисуйте, — сказали, — где вы запомнили значок избушки». Я закрыл глаза и попытался вспомнить. Хребтики, вершинки, речки… В общем, нарисовал я наугад.
Потом меня повезли в прокуратуру. Один из встречавших меня на аэродроме оказался помощником прокурора, а второй — постарше — следователем из областной прокуратуры. Там я пробыл до глубокой ночи. Их интересовало буквально все: кто в чем был одет, у кого какие родители,
Утром в гостинице я вдруг вижу — Оля Шакунова. Она приехала ночным поездом и до утра сидела на вокзале.
И вот когда она сказала: «Саша, что же это такое?» — я почувствовал стыд. Почему я не там? «Не с ними? Почему я должен отвечать на вопросы, на которые не могу ответить? Почему я должен видеть в глазах Оли молчаливый упрек: «Ты вот здесь — живой и здоровый, а он?» Понимаете, я чувствовал себя виноватым перед Олей, перед всеми, кто так же, как она, может мне задать вопрос: «Что же это такое?»
К вечеру меня опять вызвали в прокуратуру. Там я узнал, что привезли нашу палатку, вещи и… Глеба.
— Вы его видели? Это правда, что он ушел от ребят?
— Видел. Вероятно, он поднимался по склону, но дошел только до границы леса.
— Да, мне говорили. О чем я рассказывал? Да, когда я зашел в прокуратуру, палатка была растянута, по диагонали комнаты. Один ее бок, справа от входа, был разорван и скреплен булавками. Эксперт — женщина (она все время курила, и у нее был, понимаете, такой странный вид с папиросой за ухом, она одну папиросу курит, а вторая у нее в запасе за ухом) сидела на корточках и что — то рисовала. Мы поздоровались, к меня познакомили с ней. Эксперта интересовал полог — это мы так называли простыню у входа палатки. «Зачем она? Она ведь мешает входить…»
Я ей объяснил, что у нас было два отделения: дальнее — мужское, а у входа — для девушек…
— А что было потом?
Саша вздохнул. Я понял, что он устал от своего рассказа.
— Вы ужинали?
— Нет, — сказал он растерянно, — забыл…
За ужином он немного отошел, мы вернулись в номер и проговорили еще добрый час.
… В прокуратуре Саше пришлось пережить немало тяжелых минут. Сначала на него даже не обращали внимания, целиком занятые палаткой. После того, как эксперт — женщина перерисовала все изодранное полотнище палатки в альбом, стали решать, что это: разрывы или порезы.
На рисунке эксперта порезы были намечены красными линиями, рядом с линиями стояли цифры, а внизу пометки: «1–разрыв, ветхость, ветер, 2 — разрыв, ветер…» Только против цифр «4» и «6» было помечено: «разрез ножом изнутри (следы масляного ножа на внутренней поверхности полотнища)».
Женщина категорически заявила, что нападение извне, по ее мнению, исключается.
Затем следователь подозвал Сашу к груде вещей, сложенных в углу комнаты.
Следователя интересовала принадлежность вещей членам группы. И он предложил Саше разобрать вещи по хозяевам: «Мне нужно знать, чего здесь не хватает».
Но через пять минут стало ясно, что для Саши эта задача не по силам. Когда Саша брал что — либо из груды, у него начинали дрожать руки. Он видел перед собой не вещи, а своих друзей — тех, на ком еще недавно были эти штормовки, куртки, шапочки.
— Ну, хорошо, — сказал следователь, видя, что разбор вещей превратился в пытку. — Оставьте. Скажите лучше, чья это куртка?
И он протянул Саше… его собственную куртку. Саша не знал, что эту куртку сняли с мертвого Глеба.
— Моя. Я перед уходом отдал ее Неле Васениной, — сказал Саша.