Высшая мера
Шрифт:
– Что нового, капитан?
– Голос у Кандаурова был улыбчив, но куражливости, обычного ерничанья не было, чувствовалось, что он озабочен, опечален, обеспокоен.
– Работаем, - коротко отозвался Юферев.
– Знаешь, капитан, я чувствую, что мы с тобой по одному делу работаем.
– Возможно.
– Не будь так сдержан, капитан. Мы оба делаем святое дело, следим за порядком в городе. И я не знаю, у кого успехов больше. А тут видишь, как нехорошо получилось. Это наш общий прокол.
– Значит, не твоя работа?
– Саша! Как ты мог подумать?! Ты же умный
– Я тоже.
– Есть успехи?
– Нет, Костя, успехов, - с неожиданной болью сказал Юферев.
– Нет отпечатков, нет следов, нет вещественных доказательств… Ничего нет.
– Если будут… Поделишься?
– Сложный вопрос, Костя.
– Тогда, капитан, послушай, что я тебе скажу… Если найдешь этих ребят, отдай их мне.
– Зачем?
– У тебя ведь по-разному может получиться, - продолжал Кандауров, как бы не услышав вопроса Юферева.
– Следствие, суд… Улики начнут исчезать, свидетели изменят показания, потом найдется состоятельный человек, и суд выпустит их под залог… Они, конечно, тут же слиняют… И тебе будет очень обидно. До слез. Отдай, капитан. Понимаешь… Должен быть порядок в городе. Если они от тебя умыкнут и обнаружатся где-нибудь на Канарских островах… Тогда каждый решит, что и ему можно вот так поступать. Я сделаю так, что никому не захочется таких заработков. Только высшая мера, капитан.
– Значит, это все-таки не ты, - как бы про себя пробормотал Юферев.
– Обижаешь, капитан.
– Больше не буду.
– Мы договорились?
– О чем?
– Юферев сделал вид, что не понял предложения. Ему требовалось время, чтобы прикинуть последствия, чтобы не пришлось потом отходить от своего же обещания - этого он не любил, знал, что и Кандауров воспримет подобное как оскорбление. Произнесенное слово - это кирпич, уложенный в стену, это камень брусчатки, его нельзя уже вынуть, нельзя потревожить, иначе возникнет брешь в стене, в дороге, в отношениях.
– Повторить?
– без раздражения спросил Кандауров, видимо, поняв причину заминки Юферева.
– Повтори.
– Хорошо… Наше общее с тобой дело - найти этих отморозков. Я обещаю - все, что буду знать… Поделюсь. И хочу, чтобы ты пообещал то же самое. Еще прошу… Если найдешь - сдай их мне. Тебе с ними не совладать. У тебя будут пропадать документы из сейфа, тебя отстранят от дела, начнется чехарда со следователями, отводы судей, потом пройдет много времени и многие даже забудут, за что их собирались судить. А когда вспомнят, отпустят под залог в десять миллионов или в сто миллионов… Это уже не имеет значения. И в тот же вечер они вылетят на Канарские острова… Кстати, как тебе понравились Канарские острова?
– Как-то не довелось побывать.
– Рекомендую.
– Обязательно посещу, - усмехнулся Юферев.
– Так вот, выйдешь на след… Не жадничай, поделись. И я тебе обещаю - отрезанные головы в нашем с тобой городе резко пойдут на убыль. Я не говорю, что они исчезнут вовсе, но их будет все меньше. А эти отморозки
– Но ведь все эти острова… Большие деньги. Откуда у них могут быть большие деньги, если ограбления не было?
– Юферев сознательно выдал информацию - ограбления не было, только видимость.
– Даже так, - Кандауров мгновенно услышал самое главное.
– Значит, все правильно и все мои подозрения обоснованны. А что касается денег… С ними ведь расплатятся, капитан, с ними щедро расплатятся. Могу тебе сказать, сколько стоит такая работа.
– Скажи.
– Тысяч пятьдесят.
– Долларов?
– переспросил Юферев не столько по замедленности мышления, сколько из служебной добросовестности - все вещи, все признания и показания должны быть произнесены и запротоколированы однозначно, чтобы не было возможности что-либо истолковать иначе.
Кандауров и на этот раз его понял.
– Да, капитан, да. Пятьдесят тысяч долларов. Возможны, конечно, колебания, но это уже так… Или их облапошили, или они продешевили, или заказчик расщедрился. Так мы договорились?
– Ты не понял, что наша совместная работа уже началась?
– Понял, капитан. Но если ты хочешь, чтобы все было названо словами, я тоже этого хочу.
– Хорошо, Костя. Мы договорились. Я постараюсь найти этих ребят, буду рад, если и ты мне поможешь. Но ты - вольная птица, а я узник закона. Поэтому и сейчас, и в будущем ты это учитывай… Но мы договорились.
– Хорошо, капитан. Я буду позванивать иногда. Что-нибудь узнаю - доложу.
– Убийство странное, Костя… Ты это… Гляди в оба…
– Знаю, Саша. У меня боевая готовность. Спасибо.
– Пока.
– И Юферев положил трубку.
Вроде не осталось ничего неясного, никто никому не пудрил мозги, не угрожал, но не мог, не мог Юферев освободиться от какой-то неловкости, оставшейся после разговора с городским авторитетом.
Все было сказано предельно ясно и четко, но была какая-то тягостность и в страшном предложении Кандаурова, и в его собственном согласии сотрудничать с городской бандой. Наконец до него дошло - это действительно могло вызвать замешательство в сознании, выстроенном в полном соответствии со статьями Уголовного кодекса, - главарь предлагал ему более действенный, более сильный и, если уж на то пошло, более справедливый способ и вынесения приговора, и его исполнения, нежели тот, которым обладал он, представитель государственного правосудия.
Кандауров не заискивал, Юферев тоже не лебезил, но понимал - его позиция ничуть не сильнее кандауровской, его возможности не больше, сила, которая стоит за ним, ничуть не внушительнее. И, осознав все это, Юферев тут же, не поднимаясь с кресла, решил твердо и окончательно - не отдаст он отморозков.
Ни за что не отдаст.
Пусть они спасутся, уйдут от наказания, пусть весело смеются на счастливых Канарских островах, пусть. Но сдать их Кандаурову - значит навсегда записаться в его штат.