Высшая мера
Шрифт:
– Это здорово!
– искренне воскликнул Апыхтин.
– Президента в стихах не материте?
– Упаси боже!
– в ужасе отшатнулся Чувьюров на спинку кресла.
– Коммунистов к власти не призываете?
– А что их призывать… Они себя показали, - ушел от ответа Чувьюров, ловко ушел, не смог не отметить Апыхтин. Но хватку не ослабил и задал уточняющий вопрос:
– Значит, не призываете?
– Нет, - твердо ответил поэт.
– И могу ответственно повторить - нет!
– При последнем слове он осторожно покосился на свой целлофановый пакет, как понял Апыхтин,
– Отлично!
– одобрил Апыхтин и положил большую свою, красивую, ухоженную руку банкира на целлофановый пакет.
– Поможем. Стихи оставляйте. Хочу с ними ознакомиться.
– Может быть, я их еще раз просмотрю, отберу наиболее удачные, сильные… - неуверенно заговорил поэт, придерживая пакет.
– Нет!
– твердо сказал Апыхтин и с силой выдернул пакет из-под ладошки поэта.
– Я сам отберу, если в этом будет надобность. Повторяю, банк готов помочь издать книгу. Но мы надеемся, что и с вашей стороны к «Фениксу» будет отношение уважительное и доброжелательное.
– Господи!
– простонал старикашка, прижав ладошки к груди.
– Да я… Вы меня еще не знаете…
– Организуем презентацию вашей книги на радио, телевидении, в газетах… И надеемся, что каждый раз вы будете находить в себе несколько трепетных слов о банке «Феникс»!
– Апыхтин говорил жестко и холодно, чувствуя, что, если он вернется к прежнему тону, старикашка просто разрыдается.
– Господи, - опять простонал Чувьюров, - да я…
– Сделаем!
– сказал Апыхтин, стараясь не видеть взгляда старикашки, устремленного на бутылку коньяка. Тот не возражал бы повторить, ох, не возражал бы, но у Апыхтина еще весь день был впереди, и он не мог себе позволить расслабиться с самого утра.
– Вы даже не спрашиваете, сколько это будет стоить…
– Для настоящей поэзии, для литературы, искусства у банка «Феникс» всегда найдутся деньги!
– веско сказал Апыхтин и встал во весь свой немалый рост, возвышаясь над вскочившим следом поэтом своей массой, бородой, голосом.
– Столько найдется, сколько нужно.
– Боже!
– Встречаемся через месяц. Я уезжаю в отпуск, приходите в сентябре, и мы решим все технические вопросы.
– Я могу переговорить с типографией, с художником?
– Можете. Дешевенькую поделку выпускать не будем. Книга должна выглядеть достойно, ее выход прозвучит в культурной жизни города, станет событием!
– Апыхтина понесло, но он и не сдерживал себя, поскольку говорил искренне.
– Может быть, я добавлю немного стихов, - предложил поэт.
– Уж если вы говорите, что книга может быть событием…
– Все технические вопросы в сентябре.
– Апыхтин взял поэта под локоть и с чрезвычайной уважительностью повел к двери.
– До скорой встречи, Серафим Иванович! Жду вас!
– Апыхтин напоследок еще успел шаловливо погрозить поэту пальцем, дескать, не подведи! И тут же,
Вот и все.
На этом счастливая жизнь преуспевающего красавца банкира Владимира Николаевича Апыхтина, можно сказать, и закончилась. Началась другая - пьяная, полная лишений, смертельного риска и крови. Да, всего этого выпало на его долю более чем достаточно.
Так бывает, происходит какое-то событие, неожиданная встреча, да что там встреча - слово, взгляд, жест могут настолько все перемешать и испоганить, что невольно начинаешь делить свою жизнь на ту, которая была до, и ту, которая началась после.
У Апыхтина этим событием стал телефонный звонок, когда он, выпроводив захмелевшего от недоедания поэта, вернулся к своему столу, на котором настойчиво дребезжал-ворковал телефон самого настоящего японского производства.
– Да!
– сказал Апыхтин, поднимая трубку, весело сказал, напористо, готовый ответить на любой вопрос, решить любую задачу, ввязаться в любое дело, которое было бы по плечу ему самому, его банку, его друзьям, которым он так доверял, которых так любил.
– Владимир Николаевич?
– спросил незнакомый мужской голос, и первыми же его звуками всю беззаботность Апыхтина как рукой сняло, не осталось в нем ни игры, ни шалости. Голос был служебный, по цвету серый и какой-то неживой - все эти оттенки Апыхтин узнавал сразу.
– Да, - ответил он и ничего больше не добавил, хотя обычно сыпал прибаутками вроде «я вас внимательно слушаю», «давно ждем вашего звонка», «банк «Феникс» на проводе» и так далее.
– Говорит капитан Юферев.
– Очень приятно, - настороженно произнес Апыхтин.
– Слушаю вас.
– Звоню из вашей квартиры.
– Так, - Апыхтин с трудом осознавал услышанное.
– Вы хотите сказать… Что-то случилось?
– Да, - голос капитана был все так же сер и мертв.
Апыхтин почувствовал, что не может стоять, и, обойдя вокруг стола, сел в мягкое глубокое кресло, сел как упал, как опрокинулся навзничь.
– Что-то печальное?
– спросил он.
– Да.
– Совсем печальное?
– Да, - сказал капитан.
– Вы сказали, что звоните из моей квартиры?
– Если бы Апыхтин услышал сейчас самого себя, то ни за что не узнал бы своего голоса.
– Как вы туда попали? Вас Катя вызвала?
– Апыхтин невольно задал вопрос, который еще таил в себе надежду на то, что все не так плохо, как показалось ему с самого начала.
– Дверь была открыта, и я вошел… С сотрудниками.
– А почему вы решили…
– Дверь была открыта… Нас соседка вызвала. Вы можете подъехать?
– Буду через десять минут.
– Жду вас, - сказал капитан и положил трубку.
В последних его словах прозвучало явное облегчение, и Апыхтин понял причину, понял и ужаснулся - капитан был благодарен ему за то, что он не стал расспрашивать его о подробностях. Похоже, ему было бы тяжело ответить на этот вопрос.
С трудом поднявшись из кресла, Апыхтин подошел к окну - его «мерседес» был на месте, и сквозь лобовое стекло виднелся контур водителя. На журнальном столике все еще стоял коньяк.