Высший пилотаж киллера
Шрифт:
– Сломается?
– Сознается. Не забывай, у меня есть устное подтверждение убийства от самого Комарика. Тот сказал, что дал санкцию…
– И все-таки, – сказала Аркадия, – мне не совсем ясно…
– Послушай, – я вскипел, и это было зря, но я уже не мог остановиться, даже обращался к ней на «ты», – в этом деле останется полно неясностей и умолчаний. Уйдут от расплаты те, кто стоял за Комариком, не будет
Она вздохнула и все-таки продолжила:
– Не знаю, может, то, что не стали копать дальше, и правильно. Бизнес – это война… Тогда я решил и с ней разобраться. Чтобы по крайней мере в одном вопросе для меня наступила та ясность, которой она так хотела.
– Скажи, ты напустила меня, Шефа и наш отдел на Комарика и его банду за сестру?
Она провела по лицу тонкой рукой, словно снимая невидимую паутину.
– Ну, в общем, да. Конечно, именно за Веточку…
– А ты не лжешь? Он должен был получить заказ на проведение в России каких-то довольно значительных средств, и ты примерно этим же занимаешься. И теперь, когда Прилипала сгорела…
– Теперь, когда Прилипала сгорела, эти вложения, очень может быть, пойдут по нужным нам каналам. Потому что с тем грузом, какой ты навесил на Прилипалу, ни один честный инвестор не будет иметь с ней дело.
– И ты в этом концерте будешь не последней скрипкой, и не последней в разделе пирога?
Она опустила голову, потом подняла ее.
– Да, ты правильно все понимаешь.
Я набрал побольше воздуха.
– А Березанского тебе не жаль?
– Двурушник. Пытался, как сказал Борь-Борь, даже ставить в моем доме подслушивающие микрофончики…
– Но не слишком ли сурово он получил за свои игры? Согласись, очередь из «узи» в упор…
– Он сам выбрал свой путь. Таким цена – копейка в базарный день.
Так, вот эта милая, красивая даже в своей болезни женщина была из их клана – из клана тех, кто приказывал воевать, а потом считал, что все правильно.
Странно, чем больше я смотрел на нее, тем естественней мне казалась ее позиция. У нее не было с тем, что она делала, ни малейшего расхождения. Она и не спала-то, наверное, лишь потому, что ее мучили мысли, как это она не смогла захапать больше…
– Значит, –
– Ну, ты меня переоцениваешь, все-таки операцию придумывала не я. Были люди, которые…
– Конечно, вы и не могли продумать, как все получится. Операцию вел я, и чтобы она была более жесткой, вы даже не поставили меня в известность о многом, что вполне могли бы, как я понимаю сейчас, рассказать. Жаль, – сказал я, подводя итог, – ты мне казалась другим человеком.
Она вскинулась.
– Долго?
– Почти все время. – Я подумал и уточнил: – Практически до сегодняшнего дня. Со смертью Веточки ты примирилась. И, в общем-то, не слишком о ней уже горевала, но тут пошло дело о крупных деньгах… И тогда ты подумала, что этот аргумент вполне может выйти на первый план. Знаешь, мне почему-то кажется, Веточка так никогда бы не сделала.
Все, последний патрон был уложен в сумку, да их и осталось немного. Все тряпки и мелочи. И даже моток клейкой ленты, которым я ни разу так и не воспользовался. А ведь собирался. Но вместо ленты все решили «стволы».
– Да какое право ты имеешь так думать? – вдруг заявила она возмущенно. – Это ведь ты все провернул, ты все устроил…
– Я, кто же спорит?
Я пошел к двери, но остановился и посмотрел на нее еще раз.
– И самое интересное, я на тебя не злюсь. Я теперь знаю, из какой гипотезы вы исходите, когда принимаете подобные решения. Я прочитал это на стене в «Преисподней» – кабаке сатанистов.
– Я помню, – сказала она.
Я не мог вспомнить, рассказывал ли об этой детали, но это было не важно. Она знала, что имелось в виду.
– Так вот что думаю я – мочила, которого приглашают для убийств и окончательных расчетов. Вы не правы. Вы всего лишь предполагаете свою сущность в других людях, а это не так. Видишь ли, помимо оборотной и лицевой частей, есть шар, у которого все стороны одинаковы. И к тому же он состоит из одной-разъединственной поверхности. Таковы люди, по крайней мере, большая их часть.
Я поклонился на церемонный восточный манер и ушел, закинув сумку со своими игрушками за спину. Как после тренировки.