Выстрел на окраине
Шрифт:
Компания засмеялась, на жирном бабьем лице Белыша противно и страшно тряслись красные, лишенные растительности надбровья.
Заремба вытер клетчатым платком вспотевший лоб, коротким жестом руки, как дирижер в оркестре, унял смех.
— Хватит. — И спокойно кивнул потрясенному пареньку: — Долги надо отрабатывать, Телок. Да не трясись. Ни стрелять, ни убивать не собираемся. От тебя требуется чепуха: войдем, наставишь пистолет — и стой. Остальное — наше дело. — Не ожидая ответа, Заремба посмотрел на часы, коротко распорядился: — Пошли.
И
Заремба оказался прав: все получилось просто и, как потом вспоминал Юрий, нестрашно. Он стоял в маленьком помещении окраинной сберкассы, держа в руке ходуном ходивший «парабеллум», и смотрел сквозь прорези чулочной маски широко раскрытыми, ничего не видящими глазами в окно. Словно сквозь вату, доходили до его слуха спокойные команды Зарембы, сдавленное дыхание смертельно перепуганных женщин, шлепанье пачек и, вслед за этим, потрясенный старушечий голос:
— Сынки, да что же вы делаете?!
Затем Федор больно толкнул его в бок — сними маску, дурак! — они вышли, забежали за угол, сели в поджидавшую их «Победу». За рулем сидел Белыш.
Через несколько кварталов поодиночке начали выпрыгивать из машины; вторым, предварительно вернув по требованию Зарембы «парабеллум», выпрыгнул Заикин.
— Через неделю — у меня! — предупредил Федор.
Несколько дней после этого Заикин провел в каком-то оцепенении, ненадолго выпадая из него только тогда, когда на работе или в автобусе заговаривали о нашумевшем в городе ограблении сберегательной кассы. Слухи ходили самые фантастические: кто говорил, что взяли двадцать тысяч, кто — сто. Рассказывали, что напало десять грабителей и у одного из них был автомат... Юрий слушал все эти россказни с болезненным любопытством, и порой ему казалось, что ко всему этому он не имел никакого отношения, так — кошмарный сон!
Потом, как это всегда бывает, слухи утихли, интерес горожан к ограблению сберкассы охладел; прямых следов, очевидно, не было, и немного успокоившийся Заикин, поклявшись в душе никогда больше не участвовать в подобных делах, отправился к Зарембе.
Не слушая возражений, Заремба вручил ему тысячу рублей, деловито, как заправский бухгалтер, объяснил, что остальные удержаны за долги. Юрий попытался заявить ему о своем решении, твердом и окончательном, — Заремба отмахнулся, потом, затемно, явились девчата, и все полетело кувырком.
На радостях, не обращая внимания на укоризненные взгляды Зарембы, Юрий подарил ласкающейся Люське всю свою долю. К этому подталкивало и смутное желание поскорей отделаться от награбленных денег. Позже, захмелев и чувствуя на себе обещающий Люськин взгляд, он рассказал о главном конструкторе завода, хвастливо предложил:
— Вот бы кого пощупать!
Люська прижалась к нему горячим плечом, Заремба, ободряюще кивнув, знакомо и волнующе хлопнул в ладони:
— Шабаш!
Проспавшись и вспомнив, что он с пьяных глаз нагородил вчера, Юрий пришел в ужас. Проходя по цеху, главный конструктор всегда по-соседски кивал ему:
— Ну,
И хотя он обращался так ко всем молодым рабочим (слова «новатор-ударник» были у него чем-то вроде поговорки), Заикин в душе всегда гордился тем, что такой человек отличает и помнит его. Главный конструктор пользовался на заводе большим уважением. Юрий слышал, с каким участием старые рабочие расспрашивали его о здоровье жены, отвезенной недавно в больницу... И теперь привести к нему Зарембу, Белыша, всю эту шайку? Нет, все, что угодно, только не это!
Заикин вздохнул с облегчением только тогда, когда решил, что Федор не обратил внимания на его рассказ или просто забыл.
Но Заремба, оказывается, ничего не забывал.
В начале августа, отложив как-то незаконченную партию в шашки, Федор вздохнул:
— Да, Телок, промахнулись мы со сберкассой — мало взяли. Опять на мели... Даже девчат пригласить не на что.
И, словно только сейчас вспомнив, поинтересовался:
— Чего ты там про инженера рассказывал?
Заикин отказывался, спорил, не выдержав, даже всхлипнул, но Заремба был неумолим.
Налет закончился неудачно; выпрыгнув из окна последним, Заикин, из-за какого-то внезапного озорства, выстрелил в окно; дома взбешенный Заремба едва не избил его.
— Дурак! — кричал Федор, бегая из угла в угол. — Олух! Заруби на своем идиотском носу, что стрелять надо только в крайнем случае! Когда засыпались! Понял?!
Заикин понял. Такой крайний случай вскоре выдался, и, решив только испугать выскочившего из-за угла милиционера, он выстрелил. Выстрел оказался роковым...
Бухалов, перебрав в памяти пестрые события дня, незаметно задремал, но даже сквозь сон почувствовал, что в кабинет вошли.
— Сморило, Петрович? — Полное, слегка только осунувшееся лицо майора Чугаева дышало энергией. — Ну, все — Зарембу взяли. С обыском хуже — оружия нет.
— Ничего, — кивнул Бухалов, поднимаясь с дивана и разминая сомлевшие плечи, — задремал он сидя. — Заикин рассказал много интересного. Не выкрутится.
Офицеры негромко переговорили, узкие глаза Чугаева хитровато блеснули:
— Петрович, допрос начну я, потом под каким-нибудь предлогом выйду. Мыслишка одна!.. Да, слушай — ты хоть поел?
— Ага.
— Тогда давай начинать.
Заремба, войдя в кабинет, бросил быстрый взгляд на усталого сутулого человека с белыми залысинами, вежливо поздоровался.
— Ну, как — отдышались? — показав на стул, спросил Чугаев.
— Да я не запыхался, — спокойно сказал Заремба.
— Тем лучше, — добродушно отозвался Чугаев. Преступники, прошедшие когда-нибудь через руки майора, говорили о его допросах, что он мягко стелет, да жестко спать. — Ну, вы, конечно, знаете, за что вас взяли?