Выстрел рикошетом

Талан Ольга

Через четыре дня я начал привыкать к этому дому. К роботу, с посвистыванием притаскивающему мне жрачку, к суетящемуся мальчишке, постоянно перемазанному красками, к самой Джессике. Таких, как она, называют трудоголиками. Она вставала ранним утром и неслась в свой офис. Если бы ни требования местного общества, наверное, и в спортзал бы не ходила. Она разговаривала только о своей работе. В том числе и дома. Улыбалась своей работе, мечтала о ней, радовалась, погружаясь в неё.

Мальчишка помогал ей с оформлением. Поэтому с ним

она обсуждала оформление. А ещё тонкости местного менталитета и как вести переговоры с той или иной местной тёткой. Никакого интима между ними не было. Вообще! В доме Темай тоже особо не проявляли такое при посторонних, но тут не было даже просто прикосновений, просто взглядов.

Вечером я выбрался из кровати. Джессика сидела на диване, по-детски поджав ноги и щёлкая пальцем по планшету.

– Ты чего встал? Нужно что-то?

– Нет. Просто лежать надоело.

Я примостился рядом. Заглянул через её плечо в экран планшета. Как и предполагал, на экране были цифры. Трудонаркоманка! Я очень легонько обнял её за плечи, губами касаясь мочки уха:

– Может, выделишь себе немного отдыха. Вредно так много работать.

Она покосилась на меня:

– Маркус, тебе лежать надо! Ты чего вскочил?! А ну, в постель!

– Только если вместе с тобой.

Я попытался улыбнуться. Как это сложно сомневаться в себе. Во всём, что помнишь про себя. Во всём, что знаешь. Ведь я помнил, что моя улыбка всегда смягчала женщин. Помнил, что, конкретно, Джессика с удовольствием обнималась со мной и не только. Было ли это правдой или тоже ложные воспоминания? Мне нужны были хоть какие-то факты, хоть какая-то опора, хоть что-то, что имеет подтверждение...

Джессика помогла мне подняться:

– Пошли, мачо, уложу тебя в кровать. Рано тебе ещё гормонами тут играть. Выздоровей сначала.

Мы вернулись в мою импровизированную спальню. Она помогла мне лечь, укрыла и, как контрольный в голову, поцеловала в висок. Ничего кроме жалости! Что я есть? Что из того, что я помню о себе, не иллюзия?

Райсель:

Я пытался работать над картиной. В сети проявился активный интерес к её написанию, фале Деминаль писал комментарии к моим наброскам и кидал ссылки на фотографии костюмов тех лет и портреты того времени. Это было занимательно. А главное, это сильно поднимало мой рейтинг.

Проблема была только в одном. Муза не прислушивалась к голосу разума и не желала творить. Мои мысли постоянно убегали куда-то, в декорации новой выставки директора Джессики или эскизы, которыми делилась дизайнер Лили. Там творить было легче. Там были восторженные глаза моей жены, а она умеет восторгаться искусством так, что хочется творить снова и снова. Там был неугасающий, просто фонтанирующий энтузиазм дизайнера Лили. Рядом с таким фонтаном невозможно было сидеть с белым листом. Здесь же теперь не было даже трансляции.

Из комнаты показался Маркус. Я постарался улыбнуться. Он был сильно болен. Доктор настоятельно велела ему лежать, но он абсолютно

не разумно второй день пытался вставать и ходил по дому. Мне он был непонятен. Может потому, что принадлежал Меве. А может, мы просто были очень разные.

Маркус не проявлял интереса к искусству. Даже просто из вежливости не спросил, что я пишу. Он был постоянно хмур, хотя здесь, наверное, причиной была именно его болезнь. Но главное, он даже не пытался выйти со мной на контакт.

В конце концов, я поступал с ним так же, как директор Джессика. Я всё списывал на его болезненное состояние и старался заботиться о нём:

– Тебе чем-то помочь?

Он отмахнулся:

– Да ладно, пять метров я способен пройти самостоятельно. Не инвалид.

Вот зачем он так? Любой воспитанный человек сказал бы прежде всего спасибо.

Маркус тяжело опустился на диван в гостиной. Я заметил, что он причесался и, вообще, явно, заглядывал в зеркало. Скоро должна была вернуться директор Джессика, и, видимо, ему было важно хорошо выглядеть для неё, даже в ущерб здоровью.

На площадке послышалась движение лифта, а потом автоматика дружелюбно сообщила: "Гость к Директору Джессике". Ожидая приезда жены, я даже не вслушался сначала в эту фразу, просто автоматом щёлкнув кнопку открытия. И лишь потом, осознав, замер. Гость? Маркус всё ещё сидел на диване. Что бы он там не ворчал, дойти от спальни до гостиной для него было не просто. Быстро исчезнуть он не сможет. А его же никто не должен видеть! Входные двери уже начинали открываться. Маркус сидел. А я просто стоял, замерев в приступе паники, и наблюдал, как красивое пластиковое полотно двери отъезжает в сторону, являя сначала шикарные цветы, смесь крупных белых колокольчиков и мельчайших красных розочек, а потом великолепную улыбку Крисара.

– Дом Элиос и без мольберта посредине гостиной, это было бы нарушение законов мироздания. Здравствуй фале Райсель. Это тебе.
– Он протянул мне колокольчики.
– На мой вкус, они великолепно гармонируют с твоим образом.

Он был таким же, как я его помнил. Идеально подобранный костюм, маленькие запонки с камешками, волосы собраны в хвост, уверенные движения, мягкий, как будто обволакивающий, голос... Лишь взяв в руки цветы, я вспомнил ещё кое-что. Как молния! Что за этими манерами, за этой безупречной элегантностью скрывается такое падение Мевы, что мне даже представить сложно. Я непроизвольно отступил ближе к Маркусу. В этой ситуации он казался мне защитой:

– Здравствуйте Крисар. Спасибо. Думаю, Вы разминулись с директором Джессикой буквально на минуты, она вот-вот должна приехать.
– Долг и вежливость требовали от меня вести себя как радушный хозяин, но всё во мне кричало и требовало сбежать подальше. Я просто не знал, что делать. Никто не должен был видеть Маркуса, но Крисар уже видит его. А главное, я просто физически хотел быть от этого мужчины подальше.
– Могу я предложить вам ароматного травяного чаю, пока мы ожидаем?

Это было хорошим ходом. Крисар, радушно улыбнувшись, кивнул: