Выстрел в Опере

Лузина Лада

«О’кей, корсет мне подходит, — ответила Чуб, имея в виду, что ни один из корсетов Кылыны к ее объемной груди не подошел, пришлось надеть блузу на голое тело. — Но я не курю. И стричься не собираюсь. Я год волосы растила! И это у них называлось свободой: курить и коротко стричься? Стоило за это вообще воевать?»

Но, умостившись за стол и словив на себе сразу пяток заинтересованных взглядов, Чуб подумала: «А неплохо быть тут свободной. Все на тебя смотрят, даже если ты одета, как все… Правда, наверное, они все-таки принимают меня за проститутку. Придется

курить».

Свободная Даша плюхнула на скатерть увесистый ридикюль, вытащила из него громоздкую металлическую шкатулку «25 ш. ТАВАРИЩЕСТВО ЛАФЕРМЪ. ВЫСОЧАЙШЕ УТВЕРЖДЕ», — и демонстративно поставила ее рядом с проживающей на столе маленькой лампой, прикрытой абажуром.

«Всем видно?»

Главная героиня извлекла папироску, подержала ее в покачивающейся руке, давая «зрителям» время зафиксировать кадр и сделать нужные выводы. Но не закурила (курить дореволюционную дрянь без фильтра и выплевывать табачные крошки не хотелось ужасно). Вместо этого Чуб достала пудреницу, щелкнула крышкой и стала изучать в зеркальце свой пухлый нос, а на деле — реакцию аудитории.

«Ну, въехали? Курю я! Курю!»

Зеркальце отразило косящий глаз офицера — он косился презрительно, похоже, короб папирос подействовал на него, как «Рекс» на таракана.

«А что, собственно, изменилось? — решила певица. — Мужики и сейчас боятся слишком свободных. Только теперь мы их так запугали, что они боятся признаться, что они нас боятся».

Пудреница поймала щеки сорокалетней матроны с увесистой брошью под подбородком. Губы матроны шевелились, она что-то активно вещала своему собеседнику.

«На меня гонит! На меня и сейчас все гонят…» — Даша переместила зеркало вправо.

И увидала Его!

Образ губастенького Мити завис в верхней части пудреницы. Чуб дернулась от неожиданности. Потеряла объект, снова навела изображенье, всмотрелась, плюнула и начала тупо вертеть головой.

В конце концов, если она дама, проповедующая свободу, равенство и братство… (нет, это лозунг французской революции).

ОК!

…дама, проповедующая свободу и равенство между мужчиной и женщиной, то имеет полное право неприкрыто провожать взглядом понравившегося ей кавалера!

Правда, в данный момент кавалер ей не нравился — он даже не был губастеньким. Пухлые губы слились в одну линию. Митя выглядел так, словно проглотил уксус. Хуже — словно не проглотил, а все еще держит его во рту, готовясь к этой болезненной процедуре.

Рядом с уксусным Митей сидела та самая щекастая сорокалетняя, в лиловом шелковом платье.

«Мать его, что ли? Не. Какой идиот пойдет с мамой в ночной клуб?»

Даша поморщилась.

Кто-то ударил по клавишам расстроенного фортепьяно, выбивая развеселый мотивчик.

Занавес разъехался, на подмостки выпорхнули жирные девахи.

«У них же целлюлит!

И это красотки кабаре?

Коровы!»

Целлюлит просматривался только на обнаженных руках, остальное было целомудренно прикрыто. Хотя, может, юбки по щиколотку были в 11-м году верхом распущенности?

Даша вновь подняла

свою пудреницу. Закрыла подглядывающее устройство и стала пудрить нос — это заменяло чесание.

Думать следовало быстро.

«Уксус» Митя уже «проглотил». И интуитивная пятая точка бывшего арт-директора ночного клуба «О-е-ей!» (знакомого с подобными раскладами и подобными выражениями на мордах клиентов) подсказывала хозяйке: Богров только что заказал одну из целлюлитных красоток и теперь ждет, когда закончится танец. И дело это для него не новое, но паскудное. Неважно, как он это паскудство называет — небось, величает себя буржуазным выродком, пользующимся сексуальным трудом угнетаемого женского пролетариата…

А трахаться-то хочется!

Может, самое время подвалить к нему со своей независимостью?

«Цель — познакомиться и войти в доверие».

«Легенда: я свободная женщина, не признающая их ханжескую мораль. Тем более, что так оно и есть».

Мораль Даша не только не признавала, но и не знавала (еще не хватало походить на свою мать-маяковку!). Но главное, ей вдруг отчаянно захотелось секса, так жутко, что тело заныло, а все остальное скакнуло на задний план.

«Три недели ни с кем не спала! Пойду с ним прямо сейчас. Секс — лучший способ войти в доверие. Я — Мата Хари! Только без шаровар…

Куда?

К нам нельзя. Машка заняла кровать».

Землепотрясная развернулась всем торсом и в упор взглянула на Митю.

Губастенький сощурился, неуверенно поднес к носу пенсне в черепаховой оправе.

«Нет, он хорошенький. Обожаю таких. Все, встаю и иду!»

Митя встал.

— Что, милая, кавалер приглянулся? — послышался понимающий голос.

Над Дашиным столиком нависла матрона с брошью-булыжником.

— Вижу, ты себе его приглядела? Но припозднилась маленько. Он уж и деньги мне отсчитал — обратно их не воротишь.

Матрона говорила развязно и сахарно, и наверняка была местной Мадам.

А кроме того, была совершенно права — замешкавшись на пару секунд, Мата Хари таки опоздала.

Митя шел через зал, и бежать за ним вслед, хватать за локоть и кричать: «Я свободная женщина и хочу бесплатного секса!» — было делом гнилым. Тем паче, секс платный был им оплачен, и оплата не подлежала возврату.

«Блядь!!!!!!!!!!!!!!!!!»

— Не понимаю, в чем дело?! Я свободная женщина! — пуганула Даша мадаму, мечтая надавать той по толстым щекам.

«Если бы не ты, я б…»

— Да ладно тебе. — Подобрав шуршащий подол, матрона подсела к девице. — Я — мадам Шленская, всем тут заправляю. Знаешь, сколько я таких, как ты, повидала? Хочешь, сладкая, я тебе всю твою жизнь как есть расскажу?

— Ну-ну.

Возмущение: «Если б не ты!» — отступило.

Даша не умела долго переживать поражение, хотя бы потому, что в принципе не умела его признавать.

Богров скрылся за бархатной занавесью, прикрывавшей неприметную дверь. Кабаре «Лиловая мышь» подрабатывало борделем, как и многие клубы в Дашином времени. Митя посещал их, как многие.