Выстрелы с той стороны
Шрифт:
— Так это и есть Святые Дары? — спросила она потом, когда Костя собирал остатки хлебца в крохотную шкатулочку наподобие портсигара, только на цепочке.
— Да, — ответил он. — Можете провести эксперимент: подойти с ними к варку и посмотреть, как его скрутит. Если он, конечно, вас не пришибет за такие штучки…
— Мне казалось, что это, хмм… не магия, а потому в моих руках вообще действовать не будет. Ну если, конечно, хозяин Тела не пожелает.
— Это не магия, — сказал Костя расстегивая орнат. — Это договор. Честное Божье слово. «Я с вами до скончания века». Большое вам спасибо, что разрешили отслужить. Мы уже недели три не служили по-человечески.
Как-то так
— Как я могу вам не разрешить? Если вам это помогает? Кстати, о «помогает». — Алекто смотрела на Костю в упор. — Наш начальник боевой замечательно себя чувствует. И не с сегодняшнего утра, а с позавчерашней ночи. Я было подумала — адреналин, но он не держится так долго. Я бы предпочла, чтобы ему так помогало причастие.
Костя опустил глаза, с преувеличенной тщательностью складывая орнат.
— Вы ошиблись, — сказал он. — Такое уже было, когда мы на переходе к Ростоку в шторм попали. Эней взял управление на себя… ну и еще сутки потом был нормальный.
Он подумал ещё немного, завернул в альбу чашу и блюдце, уложил все это тщательно на дно сумки.
— Он с Игорёхой сблизился наконец-то. Раньше всё никак не мог из головы выкинуть, что тот — бывший варк. Старался, но не мог. А сейчас само. Клин клином.
— Вы поосторожней всё-таки с клиньями. Если вы служили, должны знать, что такое, хм, дурные привычки.
— Я знаю, — глаза Кости стали печальными, как у сенбернара. — А толку? Я глупый сельский поп, Елизавета Павловна… Я постараюсь сделать так, чтобы… у командира не завелись дурные привычки. Я ради этого с ними пошел. В том числе.
— Вы можете только делать все, что можете. Будь вы глупым сельским попом или компьютерным червяком со склонностью к мизантропии. Уповай на Бога и держи порох сухим, не так ли? И наоборот.
Костя улыбнулся.
— Есть, леди М.
…Вечером чрезмерно отмытый «рено-шариот» покидал город. Антон увозил флешку с рассортированной информацией по штабу и проектом финансовой аферы. Костя — вакуумный контейнер с запеченной в шоколаде курицей. На Игоре была новая куртка взамен порванной господином Таленом и сожжённой в утилизаторе Алекто. «Леди М.» достала её из какого-то очередного ящика на чердаке, стряхнула пыль и сунула в гладильный пресс на стиральной машине. Куртка — серая, льняная, нарочито домотканая и мешковатая, модная пять лет назад — пришлась как раз по размеру и по росту.
Эней увозил только то, что можно увезти в голове и в сердце — но мир, весь день яркий, в его глазах опять выцветал — и не потому, что краски заката соскальзывали с серых камней.
Интермедия. Ветер с запада
Кухня, как и сама квартира, кажется, вываливалась в пятое измерение. Поскольку внутри по ощущению была длиннее стены, вдоль которой шла. Госпоже Льютенс это бы понравилось.
Саму кухню госпожа Льютенс тоже наверняка одобрила бы. Чисто, светло, просторно, прекрасный обеденный, он же рабочий стол, два терминала, кухонные принадлежности знают свое место. И кресла с широкими подлокотниками ей бы тоже пришлись по вкусу. И английский сине-белый фарфор в шкафу. И такая же — сине-белая, слегка разбавленная тёмным тёплым деревом гамма самой кухни. Да, если бы не паркетный пол, весь этот уют вполне мог бы располагаться в Ниме, а не на московской набережной.
Хозяин кухни и квартиры как раз оторвался от терминала, потому что хлопнула входная дверь. Король вошел, поставил на стол пакет с молоком и плюхнулся в ближайшее кресло.
— Что нового у якобинцев? — поинтересовался
— Всё как обычно. Какие-то канадские швыцеры продали нашему коллективному хану Кучуму технологию по наноприсадкам. Будет скандал. Да, сводку по Франции отложи. Там всё поехало. Вчера ночью в Ниме прямо на улице зарезали тамошнего смотрящего, не помню, как его, ещё с Литтенхаймом корешился…
— Талена.
— Ага.
— Кто?
— Роршах в пальто. Не знаю. Сначала все молчали, к концу дежурства, наоборот, уже шестеро вызвавшихся. Голову подбросили в римский амфитеатр, пижоны. Не то местная старшина, не то кто-то под них маскируется. Так что сводку делать смысла нет, там сейчас пойдет выяснение отношений.
Габриэлян кивнул.
— Вообще-то, если Талена, то это нам, скорее, на руку. Они будут выяснять, чья работа, может быть, попробуют провернуть под это какие-то централизующие реформы, региональные власти — и старшие, и особенно люди — встанут на уши… Да, это могут быть и наши.
— Ты в Ниме бывал?
— Да. Там рядом с городом такой римский акведук — просто счастье моё. И город красивый. И готовят неплохо. Но странно.
— Что, например?
— Курицу в шоколаде.
Интермедия. La Scorta
Графа де Сен-Жермена считали старейшим из ныне живущих — совершенно несправедливо. Во-первых, из известных старших раньше всех увидел свет советник при императоре Японии господин Фудзивара-но Митидзанэ, в большом мире использующий имя Уэмура Рэйдзи. Фамилию господин Фудзивара некогда взял в честь деревеньки Уэмура, при храме которой он долгое время обитал как genius loci [43] , могучий и нерасположенный к чужим. Деревень же таких в Японии столько, что иметь фамилию «Уэмура» было весьма удобно тому, кто скрывался. Теперь же надобность в скрытном образе жизни отпала, но господин Уэмура по-прежнему полагал себя чем-то вроде духа-хранителя — разве что отвечал он теперь не за одну горную деревушку, а за Острова и Берег. А новое имя любил — оно, в отличие от прежнего, было именем победы, а не долгого поражения.
43
Дух местности (лат.).
Итак, во-первых, старейшим из ныне живущих был господин Уэмура, бессменный Левый Министр императора Японии, а во-вторых, кроме него, даже в Европе еще двое возрастом превосходили графа. Но этим двоим большая политика была неинтересна. Формально они подчинялись Аахену, на деле же Аахен удовлетворялся тем, что они не вмешиваются. Сколько же неучтённых старших обитает в Китае, Тибете, Центральной Африке и глуши Латинской Америки, и есть ли среди них господа, видящие луну уже девятое столетие, — это мог сказать только тот, с кем граф давно уже не желал общаться ни в каком виде.
Тем не менее репутация старейшего привязалась — а всё оттого, что, будучи молод и глуп, он из пустого тщеславия наследил в истории. А потому, в отличие от собеседника и партнёра, стал не только фольклорным, но и литературным персонажем. «Графиня, ценой одного рандеву…» Партнёр, впрочем, попытался бы в такой ситуации стереть из мира самую память о том, что крамольная опера некогда существовала. Однако господина де Сен-Жермена ситуация, скорее, забавляла. Как и тщательно распускаемый партнером слух, что он, де Сен-Жермен, не дворянин, а вовсе бакалейщик. Как будто для представителя «божественного народа» может что-то значить различие между воинским и торговым сословием у каких-то окраинных варваров.