Выстрелы с той стороны
Шрифт:
— Он самый. С кем имею честь?
— Я не могу сказать в открытом эфире. Пожалуйста, будьте через сорок минут у Левши. Есть очень важная информация. Приходите один — я буду на машине, вас заберу. Если вам страшно без прикрытия, захватите маячок или снитч, пусть ваши следуют за нами кварталах в двух. Мы покатаемся, и я вам все расскажу, а потом высажу, но меня никто, кроме вас, не должен видеть, слышали? Или вы один, или у нас разговора не будет. До свидания.
— Конец связи, — сказал голос робота.
В «открытом эфире». Вчера это словосочетание дважды употребил Бродский.
— Король, — Габриэлян сел на постели.
— Я проснулся. Сколько у нас времени?
— Десять у меня. — Габриэлян уже хлюпал водой в душе, — пятнадцать у тебя.
Полчаса — это как раз дойти пешком. Пусть господин ломает голову или что у него там. Если он попытается форсировать события — тем лучше. «А у меня для тебя сюрприз, — сказала Красная Шапочка волку, — Меня зовут Ма Бейкер» [16] .
16
Ма Бейкер — предводительница гангстерской банды, состоявшей из её же сыновей.
Левша — неплохая мобильная скульптура работы Фейнмана (а вот пластическое искусство не пострадало, и даже наоборот — промелькнуло в голове). Тульский национальный герой то разглядывает блоху в «мелкоскоп», то протягивает «мелкоскоп» прохожему на предмет посмотреть — и если заглянуть в окуляр, можно видеть, как блоха пляшет камаринского. Технично и иронично. А на барельефе за спиной Левши тенями мелькают Платов, государь-ампиратор, новый царь, английский шкипер и морские черти.
Когда Габриэлян подошел к памятнику, один из морских чертей ожил и обрушился на него. Габриэлян усилием заставил себя не уйти с линии атаки, успел заметить маленькую плоскую коробочку в руке чёрта — а потом ударил разряд, и он повалился навзничь.
Сознания он не потерял — просто от удара током свело все тело в короткой мучительной судороге и потемнело в глазах. Он чувствовал, как его переворачивают на бок, заламывают за спину руки, слышал приближающийся гул мотора и позвякивание металла — так, этот тип в накидке-хамелеоне достал наручники — обонял мокрый асфальт, ощущал на языке озон, исходящий от автомобиля — но не видел машины, хотя и знал, что она чёрная.
— Поверх рукавов, Ник, — сказал Фальковский — видимо, в открытое окно: звука открываемой двери Габриэлян не уловил. — Нам ведь не нужно, чтобы остались следы.
Однако, он ещё и не один… Ну, нахальный пошел маньяк. И бестолковый. Пистолет не отобрал, локти дополнительными браслетами не зафиксировал… Может, он и «кое-что» через запятую пишет?
Дверь открылась. Произошла рокировка: втащив Габриэляна на заднее сиденье лимузина, тип в «хамелеоне» сел за руль, а Фальковский переместился напротив.
Габриэлян проморгался и увидел, что они не совсем одни — рядом на сиденье, безвольно свесив голову на грудь, обретается Бродский. Как видно, его тоже угостили разрядом — но пожилой и нетренированный организм перенес это значительно хуже.
— Позвольте представить вам вашего соседа, Вадим Арович. Бродский
Габриэлян пошевелил губами. Нет, этот сценарий нам категорически не годится. Попытка меня убить совершенно ничего не значит. Он должен попытаться меня заесть.
— К чьему сожалению? — вслух поинтересовался он.
— Разве не к вашему и вашего шефа? Я бы на его месте ценил такие кадры.
Габриэлян по очереди напрягал и расслаблял мышцы, разгоняя слабость. Великая вещь рутина, зря Юрий Андреевич её не ценит. Но теперь хотя бы понятно, почему под ногтями жертв никогда ничего не находили: у них не было сил царапаться. Ну же!
— И как вы сумеете залегендировать смерти от потери крови?
— Да так и сумеем. Замысел хорош — притвориться старшим-нелегалом. Покойник Бродский был умный человек. Кровь сливал и как-то утилизовал. Неважно как — он уже не сможет объяснить. Но мне-то её сливать не обязательно. Не бойтесь, Вадим Арович, — из кармана Фальковского показался тисненый замшевый футлярчик, этакие миниатюрные ножны. Из ножен — ланцет. — Больно не будет, уверяю вас.
— Странно, что вы изменили своим привычкам. Или привычкам Бродского, если вы настаиваете на этой версии.
Фальковский поднял брови.
— Вы ведь раньше никогда не убивали прямо в машине.
Фальковский снова улыбнулся.
— Четыре раза. Читали следственное дело? Просто полицаи не могут отыскать собственную голову. Да не очень-то и хо…
Габриэлян ударил. Это было одно из правил, которые вколачивал в них Васильев: в поединке со старшим у человека есть шанс лишь тогда, когда ему принадлежит инициатива.
Он ударил обеими ногами в голову, целясь в челюсть, но немного промазал — одна из подошв пришлась в ухо, другая в шею. Ладно, сгодится, — Габриэлян, левой ногой прижимая Фальковского к сиденью, правой добавил в нос. И, пригнувшись, провернул руки из-за спины над головой. Плечи хрустнули, но связки выдержали, хотя Габриэлян не растягивал их довольно давно.
Фальковский успел достать его ланцетом по ногам — но ни под коленкой, ни на бедре артерию не задел. Габриэляну пришлось выбивать ланцет из его руки, и за это время вампир ногтями разорвал и пальто, и джемпер, и плечо, пытаясь добраться до горла. Очень кстати — именно правый рукав.
На счастье Габриэляна перегородка между салоном и водительским сиденьем была звуконепроницаемой — а к возне за спиной шоферюга, наверное, привык. На несчастье Габриэляна господин Смирнов медлил…
Интересно, подумал Габриэлян, это он сам развлекается, или у него всё-таки приказ? Тесно здесь… Он резко дёрнул правую руку вниз, наручники мешали, но это мы тоже проходили. Первую пулю Фальковский получил в горло. Вторую — куда-то в область грудной клетки. Калибр мелкий, пукалка, но на такой дистанции… этого шофер уже не заметить не мог. А реакцию его патрона, наверное, и вороны на проводах не пропустили.