Вьюга юности
Шрифт:
Людка все тараторила и тараторила. Она рассказывала о том, как сама дозвонилась Максу, и как он был рад ее звонку. О том, как этот разрыв укрепил их отношения. И что они оба поняли, насколько нужны друг другу. Людка просто сияла. И Саша действительно поверила, что подруга благодарна этой передряге, которая распахнула ее сердце. Сейчас не видно было в Людке того превосходства и легкой снисходительности по отношению к Максу. Лишь горели глаза, и чуть дрожал голос. В ней звенело искреннее чувство. Открыто льющееся наружу, как ручеек – чистый и свежий.
– А
– Что? – не поняла Людка.
– С мамой-то вы как решили проблему?
– Да как-то само. – Людка потупила взор. – Поговорили типа. Тут такая штука…
Она ненадолго замолчала, подбирая слова. Взглянула на Сашу – теперь совсем серьезно, без улыбки.
– Переживала она за меня, понимаешь?
– По-нима-ю, – тянула Саша, оценивая обстановку.
– Ну, ты же знаешь, отец нас бросил, – Людка поддела носком сапога снег и метнула на обочину. – Вот мама и боится, что я свяжусь с каким-нибудь проходимцем. Знаешь, мы тогда в ссоре столько друг другу наговорили, до сих пор стыдно. А потом молчали целую неделю. Ну а после, наверное, уже нужные слова пришли…
– Да, так бывает, – кивала Саша, вспоминая свою историю. – Ты теперь на нее не сердишься?
– Конечно нет! – Людка сейчас странным образом стала очень похожа на свою маму. – Жалко ее – тяжело со мной приходится. Она же понимает, что кроме нее меня и защитить-то некому, – и тут Людка снова беззаботно заулыбалась. – А знаешь, как она моего Макса теперь полюбила? Ну, когда я рассказала о нем побольше. Он же у меня мировой!..
Весь последний круг мимо дома Людка снова говорила о Максе. А Саша вспоминала Димку. А потом маму и Мишу. Наверное, они уже успели поговорить.
– Давай по домам. – Саша остановила Людку. – А то наши волноваться будут. Мы же теперь каждый день болтать сможем…
– Да! – спохватилась Людка. – Ты же мне про себя еще ничего не рассказала.
Но у Саши уже не осталось сил на разговоры. Она была очень рада за подругу и особенно за то, что она нашла общий язык с мамой. В том, что Людка помирится с Максом, Саша и так не сомневалась. Вот с мамами иногда бывает куда сложнее, чем с парнями. И Саше еще предстоял этот немного пугающий, но необходимый разговор по душам. Вот бы он закончился так же, как и у Людки. Простившись с подругой и клятвенно пообещав завтра с самого утра явиться к ней в гости с рассказом, Саша зашла в свой подъезд.
Дома было необычно тихо. У двери Сашу поймал папа и почему-то прижал палец к губам.
– Что происходит? – шепнула Саша, стягивая сапоги. – Где мама с Мишей?
И папа показал на комнату. На цыпочках пройдя по коридору, Саша заглянула в щелочку и увидела маму. Она вытирала глаза ладонями и всхлипывала. Рядом сидел Миша и обнимал ее, как маленькую.
– Пошли, пошли. – Папа потянул Сашу за руку и увлек на кухню. – Им еще немного времени надо. Сейчас Миша нашу маму успокоит. Она просто только сегодня узнала про Павла.
– Пап, как думаешь, Миша на нее не сердится? –
– А ты сердишься, да? – глянул на нее папа.
Саша пожала плечами. Папа помолчал, видимо, не находя уместных шуток.
– Не похоже, чтобы Миша сердился, – улыбнулся наконец он. – Кажется, жалеет…
И тут из дальней комнаты послышались голоса, а потом шаги по коридору. Первым на кухню заглянул Миша.
– Есть что поесть? – бодро спросил он.
И Саша окончательно убедилась: братец в хорошем расположении духа. Видимо, хватило уже переживаний, и теперь хотелось лишь радоваться новым обретениям.
– Моя маленькая мама, наверное, проголодалась, – Миша пропихнул в кухню маму.
А та и правда была сейчас совсем как девчонка – умытое после слез лицо, чистое, без косметики, красноватые глаза и чуть распухший нос. Даже у Саши не могло возникнуть и тени злости, когда она смотрела в это заплаканное лицо. Мама стояла рядом со взрослым сыном, который был выше ее головы на две: он скорее выглядел сейчас охранником, чем нуждающимся в опеке и защите ребенком. Мама виновато посмотрела на Сашу и неуверенно пожала плечами. Как бы говоря: ну вот так вышло, что же теперь делать? И Саша вспомнила, как сама только что пожимала плечами – ответов пока не было. Мама все поняла и не стала до поры до времени теребить дочь.
Этот ужин, наверное, был самым странным из тех, что когда-либо случались в их доме. Папа с Мишей все шутили и шутили. И сами смеялись над своими шутками. Как-то еще успевая при этом активно жевать. Саша же с мамой, хоть и помалкивали, но ели мало. Будто за одним столом соединили двух неунывающих оптимистов и двух отчаянных пессимистов. Причем весельчаки развлекали лишь друг друга, а вовсе не печальных зануд. Саша вылезла из-за стола голодной, без аппетита.
– Вещи надо разобрать, – сказала она и вышмыгнула в коридор.
А в своей комнате уселась над дорожной сумкой, не в силах ее расстегнуть. Наверное, Саша просидела так минут десять, пока рядом не оказалась мама. Она взялась за «молнию» и тихо спросила:
– Помогу?
Саша кивнула. И они в четыре руки начали разбирать ее одежду: что-то мама откладывала для стирки, что-то для глажки.
– Мам, а ты любила Павла Львовича? – спросила вдруг Саша. – Не сейчас, а тогда, в юности?
И мама отложила в сторону очередную футболку. Она села на колени перед диваном, на который взобралась Саша, и смотрела на дочь снизу вверх.
– Думала, что любила, – ответила мама.
– Как это? – не поняла Саша.
И мама начала потихоньку раскрываться, словно улитка, высовывающая усики из своего панциря, чтобы разведать обстановку.
– Любовь – это такое необыкновенное чувство, что его не сразу можно угадать-разгадать, – размышляла вслух она. – Особенно в то время, когда человек только настраивает свой организм для владения этим чувством. Ну, как музыкальный инструмент. Пока настроишь его, пока научишься слышать и управлять… он столько мелодий может фальшиво отыграть…