Вьюга
Шрифт:
Семен с Юнусовым не отставали от товарищей, Пустельникову было приятно, что новобранец наконец-то вроде обрел себя, перестал озираться по сторонам, как затравленный, повеселел и даже пытался подшучивать над собой.
Задохнувшиеся от сумасшедшего бега, подбежали к урезу воды, содрали с себя пропотевшие гимнастерки, принялись плескаться, один в одного брызгать водой, хватать ее пригоршнями. Над тихим Бугом носились всполошенные птицы, из камышей одна за другой взлетали стаи чирков.
– Вот она, родная граница!
– расчувствовался Князьков и схватился за автомат, чтобы достойно отметить
Лейтенант ему помешал.
...На отдых улеглись под березой. Старшина принялся нарезать хлеб, Минахмедову поручил открывать банки с тушенкой. Хлеб старшина разрезал ловко, прижимая к себе буханку левой рукой и деля ее правой на разные ломти; не глядя, передавал Минахмедову, тот клал наверх мясо, вручал по цепочке. За день хлеб успел основательно зачерстветь, и те, кому досталась горбушка, без особого восторга жевали ее и недовольно косились на старшину.
Поодаль, не смея приблизиться, попрыгивали сороки, взлетали и снова садились. Кто-то швырнул в них коркой и распугал. Прошло всего с полминуты, и птицы вернулись на прежнее место, затараторили.
Фатеров перекатывал за щекой черствую корку, недобро поглядывая на костистое лицо старшины, сосредоточенно жевавшего хлеб с тушенкой, силился что-то сказать и не смог, пока не стрельнул коркой в сорок.
– Такой бы хлебушек с ухой, одно объедение, - подначливо проговорил Фатеров.
– С ушицей за милую душу пойдет, верно, товарищ старшина?
– Умнее ничего не придумаете?
– старшина ожег Фатерова уничтожающим взглядом.
– Может, прикажете подать вам жареного гуся на тарелке с каемочкой?
Вокруг уже пересмеивались, подмигивали. Фатеров - известный заводила, если хотел, мог подогреть настроение, ему это ничего не стоило. И Фатеров будто почувствовал, чего ждут от него.
– Гуся на закуску, товарищ старшина. А сейчас бы ушицы. С гусем повременим. А ушицы можно было. Река-то рядом.
Негодуя, старшина даже есть перестал.
– Да вы что, рядовой Фатеров, смеетесь, да?.. Штанами я вам рыбу наловлю, да?..
Фатеров вошел в роль. Ему поощрительно подмаргивали, смеялись. Сороки и те осмелели, подлетели ближе и попрыгивали совсем рядышком.
– Штанами нельзя. Штаны - казенное имущество, товарищ старшина. Попробуйте по методу товарища Крылова Ивана Андреевича. Улов гарантирую.
Лейтенант вознамерился оборвать хватившего через край Фатерова. Но старшина Врагов неожиданно рассмеялся и ответил, что сам бы не прочь отведать ушицы, если рядовой Фатеров наловит рыбки упомянутым способом, но сожалеет, что с этим придется малость повременить, по крайней мере месячишка три, а то и четыре, пока станет река, чтобы было возможно вместо волчьего хвоста использовать в качестве заменителя длинный язык товарища Фатерова или...
Взрыв хохота заглушил последние слова Врагова. Солдаты буквально полегли и катались от смеха, охали и что-то выкрикивали, видно, понравился не лезший за словом в карман старшина, а сам он с видом невозмутимым и даже нарочито сердитым принялся доедать свою порцию хлеба с тушенкой. Фатеров смеялся всех громче, сидя, стонал и хлопал себя по коленкам. Маленький, низкорослый, с черным, как у цыгана, лицом Юнусов повизгивал, прикрыв рот несоразмерно
В эту минуту по высотке, на которой еще не угас смех, зло хлестнули две длинные пулеметные очереди, и невысокие фонтанчики серозема вспыхнули на гребне совсем близко от них. Пограничники, не дожидаясь команды, схватились за карабины и автоматы. Еще полоснула очередь. И еще. Раздалось несколько ответных очередей и одиночных выстрелов, в лесу загрохало, эхо покатилось за бугор и где-то там, за рекой, иссякло. Вокруг стихло так же внезапно, как перед этим заклокотало неожиданно и взахлеб.
– Вот гады!
– раздался в тишине голос Фатерова.
– Ну, погодите, браточки родненькие, сейчас мы вас хлебом-солью приветим.
– Угроза адресовалась неведомому и невидимому отсюда противнику. Фатеров перезарядил карабин.
– Погодите, браточки...
Лейтенант строго посмотрел на него.
– Отставить! Зачем пулять в белый свет? Сначала разберемся, кто там и сколько.
– Немцы!
– предположил Минахмедов.
– Какие тебе еще немцы?
– окрысился Фатеров.
– Единокровные братки-бандеровцы по нас лупанули.
– Не исключено - немцы, - подтвердил лейтенант.
– Из лагеря совершен побег большой группой.
Но кто бы ни стрелял, лейтенант непоколебимо был убежден: надо как можно быстрее разведать количество и как можно скорее уйти с открытой высотки, на которой их постреляют, как куропаток; хорошо еще, что обошлось без потерь. Приказал немедленно отойти на обратный скат высоты. Повторять ему не пришлось, их как ветром сдуло, и едва сошли с гребня, как по нему густо ударили автоматы и два ручных пулемета, пули понеслись поверх их голов, сбивая с деревьев лист и вонзаясь в стену сосняка.
Лейтенант посмотрел на взявшееся розовыми полосами предзакатное небо и подумал, что назавтра погода испортится, цепким глазом кинул вокруг и не мог понять, почему вдруг забеспокоился. Люди сгрудились вокруг него и тоже глядели вверх, но не на небо, куда он посмотрел перед этим, а на вершину холма, поливаемую свинцом, и автоматически стали доставать курево из карманов. Еще никто не успел закурить, потому что одни лишь солдатские руки участвовали в привычных движениях, внимание же было приковано к месту, которое они недавно оставили, как вдруг Минахмедов бросился к лейтенанту, который сам уже постиг причину вдруг охватившего его беспокойства.
– Минахмедов, Князьков!
– позвал лейтенант.
И все же Минахмедов опередил его.
– Юнусов пропал, товарищ лейтенант! Нет Юнусова, - зачастил он скороговоркой.
– Надо искать... Он молодой, все боись...
Минахмедов без надобности стал суетливо поправлять на себе гимнастерку, провел рукой по пузырящимся карманам, огладил приклад карабина - чего-то ждал, возможно внутренне готовя себя к броску на высотку, еще поливаемую огнем, на которой, по-видимому, остался Юнусов.