Вьюга
Шрифт:
«Боже, помоги мне», – шептала она про себя. Ах, если бы здесь был дядя Маттиас. Или Никлас. Да, Никлас с его врачующими руками. Они бы здесь понадобились. И он бы с удовольствием воспользовался своим искусством, ибо у него теплое, полное понимая сердце. Не так, как у других…
«Нет, я несправедлива. У Эльдара совершенное иное воспитание. Но придет и его время. Он еще покажет свое истинное, человеческое лицо».
Сама она чувствовала себя безнадежно неудовлетворенной, оказавшись перед этой нуждой и болями. У нее даже нечем
Эльдар стоял у очага и следил за ней глазами. Видел охваченные радостью лица, обращенные к ней, слышал, как они называли ее ангелом и принцессой, и думал, что сейчас она вовсе не ангел. Но когда он увидел, как она прекрасно и мягко ухаживала за ними, несмотря на ее угловатые движения, ему самому стало тепло и приятно, но все же следующие произнесенные им слова были более жесткими, чем он рассчитывал.
– Точильщик говорил, что мы можем сварить на воде кашу из… муки. Ты можешь заняться этим.
Виллему, закончившая в этот момент перевязку последнего пациента, используя то, что было можно, уставилась на Эльдара.
– Я? Варить кашу?
– Да, разве это не женское дело?
Сначала она не могла произнести ни слова.
– Нет, знаешь ли! Ты с каждой минутой становишься все более и более невыносимым!
– Вот как! Приступай к делу и не создавай проблем.
– Ты сам можешь сварить кашу.
– Я? Голодны-то они, а не я.
Она почувствовала логику в его словах.
– Но я не умею варить кашу.
– Я должен укрыть лошадей. Или ты хочешь, чтобы они стояли под открытым небом и их засыпал снег?
– Нет, нет. Иди к ним. Я справлюсь здесь одна.
Но она далеко не была уверена, что ей это удастся.
Кристина не могла помочь. Была настолько слаба, что не стояла на ногах. Виллему уложила ее на кровать и побеспокоилась о том, чтобы мужчины случайно не полезли на нее.
Спустя некоторое время Виллему стояла у очага и пыталась добиться того, чтобы ячменная мука и кипящая вода превратились в кашу.
– Я не умею варить кашу, – то и дело бубнила она более высоким голосом, вплоть до фальцета. – Я не умею варить кашу!
Три женщины в группе смотрели на нее с непритворным, едва сдерживаемым смехом. Они не могли удержаться. Наконец они сжалились над Виллему.
– Нет, нет, – смеясь произнесла одна из них. – Садись!
За варку каши они взялись сами. Мутовкой проворными и осторожными руками они размешивали кашу до тех пор, пока не растворились все комочки муки, каша начала по-домашнему булькать.
В этот момент вошел Эльдар. Виллему сидела скрестив руки на груди.
– Мы недооценили наших друзей, Эльдар, – тихо сказала она.
– Конечно, – ответил он. – Но ведь нам было хорошо известно, что пища в Тубренне хорошая.
–
Он кивнул головой в знак согласия.
– Хозяин Тубренна и не держал бы их, если бы они были дураками.
– Не употребляй этого слова, Эльдар, – сказала она устало.
– Иными.
– Это звучит лучше. А каковы мужчины?
– И такие, и сякие, думаю. Некоторые соображают, а другие… Ну ладно: другие иные.
– Но все могут быть полезными. В какой-то степени обслуживать себя?
– Кажется, так.
– Тогда почему они прятались?
– Не знаю.
– А я знаю, – твердо сказала Виллему, – потому что их стыдятся их семьи. Потому что стыдно иметь таких детей.
– Более чем стыдно. Их считают подменышами, подложенными в колыбель троллями. Или при сем присутствовал сам сатана.
– Да, на него все можно свалить. Ты мне так нравишься, Эльдар.
Он взглянул на нее.
– Почему именно сейчас?
– Потому, что ты понимаешь.
«Потому что поддакиваю тебе, – подумал Эльдар. – Потому, что я хочу спать с тобой и нашел путь, ведущий к этому. Нежность к людям и животным. Сентиментальность. Тьфу, черт возьми! Я поймаю тебя, Виллему дочь Калеба. Больше меня не беспокоит то, что будет говорить твоя семья. Я буду обладать тобой, а затем исчезну, так же как моя сестра Гудрун исчезла из дома. Она сейчас живет хорошо. Ну, во всяком случае, довольно хорошо. Заполучить постыдную болезнь, как она, я не рискую, если поимею такую, как Виллему. О, Боже, как она прекрасна, я не выдержу, не могу ждать! Любовь? Болтовня! Сама не знает, что говорит. Ничего иного не существует, кроме того, что женщины могут дать в постели, а она может дать мне многое, я это вижу, знаю. Нежность. Общность-Чепуху она болтает».
Он задумался, но продолжал следить за ней, взглядом, потом уставился на сложенные дрова.
«Она говорит ерунду… Ерунду, говорю я, чепуху, чепуху!»
Он поднялся и угрюмо пошел по проходу.
Чертова девка!
Женщины проворно раздали кашу всем, а затем прекрасно помогли Виллему постелить постели. Процесс этот шел несколько хлопотно и возбужденно, но, как многие обездоленные люди, они обладали большим юмором. Поэтому смеху было много, пока они распределяли места на постелях и весьма малое число одеял и подушек.
Она поняла, что они были массой любящих существ с иными духовными качествами, чем обычные люди, или думали иначе, чем обыкновенные представители рода человеческого.
Они помогали друг другу, помогли поднять Кристину по узкой лестнице наверх. Там Виллему постелила для нее постель.
– Ты милая, – сказала Кристина, когда улеглась.
– Ерунда! Никакая не милая. Но, может быть, немного умею мыслить, – сказала Виллему. – Читаю мысли на расстоянии.
Кристина вздохнула.