Выйди из-за тучки
Шрифт:
— Я просто спросил дядю — ты фашист? Он сам сказал, что фашист. А потом сказал, что врал. А ты говорила, что врать…
— Вовчик, расскажи все по порядку. И что ты шепчешь? Говори нормально.
— Такие вещи можно?
Я не стала додумывать — о чем он шептал на ухо тому парню. И все же выяснила, что произошло, пока меня не было. И когда сосед по вагону, проходя мимо и взглянув на Вовку с укоризной, показал на свой глаз, я заявила:
— Не надо было говорить, что вы фашист.
— Я тогда разговаривал и таким образом отмахнулся от вашего малыша. Они бывают надоедливыми. И кто вообще мог ожидать…?
Я пожала плечами. Фашисты подлежат
— А что с глазом?
— Попрошу в вагоне-ресторане лед, — ответил он.
— Я бы не стала, — пробормотала я, — страшно застудить глазное яблоко. Или нет?
Я не знала, но сама и вправду — не стала бы. Он ушел, а я тоскливо думала, что раньше поужасалась бы, и чего там — похихикала… потому что этот случай идеально подходил к известному высказыванию — в несчастии ближнего всегда есть что-то веселящее. А еще бы выговаривала Вовке, суетилась, чтобы помочь пострадавшему, а сейчас… просто смотрела в окно. Я устала, просто невыносимо устала от своей работы, от того, что происходит в моей жизни. И очень хотела, наконец, добраться до конечного пункта.
Лес за окном сливался в сплошные зеленые пятна, поезд мчался, не позволяя разглядеть детали — живописное болотце, стожок на небольшой полянке, укрепленный жердями, узкую извилистую речку с темной болотной водой… Совершенно другой мир — чистый, свежий, честный. Я вспоминала — а было ли тогда, в детской еще поездке к тете что-то такое, что бы мне не понравилось? И не вспоминалось ничего плохого. У меня там даже подружка была — Таня, сейчас уже такая же, как и я, тетка лет под тридцать. Увижу — не узнаю. Помню только, что такая же белобрысая, как и я.
На нужной станции, кроме нас, вышел, как ни странно и тот самый парень с уже расплывшимся во весь глаз синяком. Вовка совершенно непосредственно и с большим любопытством его разгладывал, а я отворачивалась — было немного неудобно. Заодно рассмотрела небольшую площадь перед кирпичным зданием станции. Автобуса еще нигде не было видно. Пахло лесом и мазутом, пятна которого виднелись на выщербленном бетоне, в воздухе тонко звенела мошкара, и я поискала взглядом болотце. Мое внимание отвлек голос:
— Автобус сейчас подойдет, он всегда бывает к поезду.
— Я знаю, спасибо.
— Вы в само Куделино, или куда-нибудь в деревни? — не отставал наш попутчик.
— Нет, мы в само.
— Ну, вот и он дождались, — встал он с соседней с нами лавочки и направился к подъезжающему ПАЗику. Мы с сыном пошли следом. Я грохотала по бетонным выбоинам колесиками большого чемодана. А у Вовки на спине висел рюкзачок с рисовальными принадлежностями и парой машинок, одна из которых послужила оружием в поезде. Закинув наш чемодан в автобус, тот парень с нами больше не заговаривал. Всю дорогу он был занят, устроившись рядом с водителем и негромко беседуя с ним.
А я думала о том, как быстро и незаметно летит время, и начинаешь потихоньку стареть. Уже не обращают на тебя внимания молодые ребята… А те, кто старше, ищут себе помоложе. И никуда не денешься, ничего не поделаешь, хотя жизнь катится определенно не туда, куда хотелось бы и не с той скоростью. И снизить эту скорость не поможет ни свежий маникюр, ни осветленные до цвета платины кончики волос, ни брови, грамотно оформленные в салоне — все то, что заставила меня сделать Лена, надеясь, что это повысит мою самооценку и улучшит внешние показатели.
Перед этим она принесла мне журнал
— Вот такими хвастались те зажравшиеся козлы, а может и демонстрировали их. А вот про это они ему рассказывали, — кивнула она на монитор, с намеком на те самые книги.
— Ты считаешь, что он ушел за этим? Нет, Лен, я не заметила яркой красоты, хотя и видела ее только мельком. И в постели чего-то запредельного ему не надо было, иначе он хотя бы намекнул на это. Вот эти выкрутасы — они не обязательны для всех. Да-да, я поняла — о чем ты. Я — удобная домашняя клуша, не современная и скучная, правильная до занудности училка, да? Так это уже диагноз. А чтобы выглядеть как они, нужно посвятить этому жизнь. И что ты предлагаешь?
— Хорошо бы — вдумчиво напиться, — тяжко вздохнула она, — но это не помогает — знаю по себе. Матом тебе тоже нельзя. Поэтому — хотя бы не опускаться. Есть пара идей…
Мы уже подъезжали к поселку, и я подобралась — скоро выходить. Посмотрела на того парня и вдруг поняла почему он показался мне симпатичным — у них с моим сыном был один тип внешности. Оба светленькие, вихрастые, с чуть курносым носом и светлыми серо-голубыми глазами. Только у Вовки мордочка еще кругленькая и по-детски пухленькая. Я чмокнула сына в щечку — мое ты сокровище.
Глава 15
Я ехала к тете и знала, что она обязательно спросит — почему не приехал мой муж? И придется рассказать ей обо всем, вот только о чем следует говорить, а о чем — нет? Я уехала из дому, чтобы отдохнуть и отвлечься… чтобы не сойти там с ума. Говорить, и даже думать об Андрее было тяжело. Особенно сейчас…
Целый месяц он жил в доме у другой женщины, и мы видели его только по выходным. Каждую субботу и воскресенье он приходил с утра и зависал с Вовкой до самого вечера — дома или на прогулках. А вечером всегда уходил в одно и то же время, очевидно, оговоренное с ней. Это царапало и дико бесило, бесила вся эта ситуация, весь его вид — как всегда аккуратный и ухоженный. Он и сам отлично умел ухаживать за своей одеждой, но я почему-то представляла ее, наглаживающую ему футболки. С ним я почти не разговаривала — только «да» и «нет» и остальное в том же духе. Трудно было выдавить из себя даже минимум слов. Как и просто смотреть на него. Скользила взглядом, открывая ему дверь и закрывая за ним, чтобы удостовериться, что ушел. Каждый раз перед его уходом возле входной двери мы соблюдали своего рода мазохистский ритуал — я спрашивала с сумасшедшей надеждой, надеясь, что сегодня он не сможет устоять:
— Останешься?
— Не могу, — глухо и решительно отвечал он.
Все дело в том, что в свой самый первый приход в качестве «воскресного» папы, он все терся возле меня. Все старался коснуться, а то и прижаться. Я осторожненько обходила его стороной. Уже ближе к вечеру он занял чем-то сына и, прикрыв дверь на кухню, прижал меня к подоконнику на кухне и стал целовать шею, а потом и плечи прямо через халат. Его колотило… он задыхался, сопел в ухо, как зверюга, грудь ходила ходуном, его сердце лупило мне в лопатку, как ритуальный бубен. Я замерла от неожиданности, а потом и меня повело и накрыло… Поплыл взгляд, под кожу хлынул жар, бросился в лицо. Тело отяжелело, и я привычно откинулась ему на грудь, подставляясь его рукам. Тоже накрыла какая-то отчаянная дикость… заразная, наверное. Похоть чистой воды. А все виноваты воспоминания, ассоциации…