Выйти из клетки

Корепанов Алексей Яковлевич

– Не смешно.
– Капитан опустился на песок.

– Вы хоть сообщили, куда пошли нас искать?
– спросила Лена.

– Сообщить-то сообщил, - задумчиво отозвался капитан.
– Только что из того? Пойдут по следу - и тоже провалятся.

Лена раскрыла сумочку, достала расческу и зеркало.

– Не понимаю.
– Она тщательно укладывала челку.
– Ладно, забрали, заперли. Ну, так делайте хоть что-нибудь, расспрашивайте там, изучайте, ну, я не знаю, что там еще...

– А если мы уже летим?
– подал голос Игорь,

медленно ходящий вокруг них.

– Тогда накрылось мое пиво навсегда-а, - уныло протянул Пасечник, утирая нос рукавом свитера.
– Не сберегла меня моя милиция.

– Послушайте, Петр Игнатьевич, а кроме пива у вас увлечения есть? не выдержал Панаев.
– "Очко" тоже считать не будем.

– А как же! Вареники еще хотел бы лепить, только вот Катька не дает, ругается. Руки, говорит, у тебя грязные. А чего это они грязные?
– Пасечник протянул перед собой руки с черными обломанными ногтями.
– Нормальные руки.

– А я детей люблю!
– Лена вдруг заплакала, уткнувшись головой в колени.
– Мамочка миленькая, мамочка-а!

– Лена, не надо.
– Игорь остановился около нее, положил руки ей на плечи.
– Возможно, за нами постоянно наблюдают. Не раскисай. Ты вот детей любишь, а я бы с удовольствием рассказы детские писал. Только вот не умею.

– Пушкин!
– фыркнул Пасечник.
– Ты бы лучше подумал вместе с гражданином начальником милиционером, как нам отсюда выбраться, ты же студент, етит твою двадцать, государство же тебя учит, средства тратит. Может, кричать будем, а?

– Не хватало еще унижаться!
– Игорь уже сидел рядом с Леной, которая, наконец, перестала всхлипывать.
– И все же я склонен думать, что нас изучают. А потом выпустят. Высший разум должен быть гуманен.

– Это неочевидно, - пробормотал Панаев.
– И все-таки мне больше по душе какое-нибудь земное объяснение. Без всякик там пришельцев.

– А мне больше по душе вообще свалить отсюда, - заявил Пасечник и шумно высморкался.
– Жил не тужил - и на тебе!

– Интересно, а откуда они?
– внезапно спросила Лена, вытирая платком глаза.

– Ничего интересного.
– Пасечник сплюнул.
– Порядочные люди так не поступают, вот что я вам скажу. Заловили, посадили, как собак каких-то. Я же свободный гражданин, в конце концов.

Панаев не удержался от улыбки, хотя настроение у него было далеко не приподнятое.

– Знаете что? Давайте разные истории друг другу рассказывать, предложил он.
– Все что угодно. Поскольку мы обречены, так сказать, на бездействие. Кстати, а копать не пробовали?

– Пробовал, - ответил Игорь.
– Там, в стороне. Песок сантиметров на десять, а потом твердая поверхность.

– Так как насчет историй?
– Панаев обвел всех взглядом.
– Могу начать. Из жизни милиции.

– Давай, милиционер, трави.
– Пасечник вздохнул.
– А потом я из своей жизни.

...Они рассказывали истории бесконечно долго. Они поделились

друг с другом своими биографиями. Они молчали. Они вместе и поодиночке бродили по песку. Они пытались петь. Они играли в города, в морской бой на листках, вырванных из конспектов Игоря, в балду и в исполнение желаний. Время остановилось. Ничего не менялось в серой пустоте. Им казалось, что они родились и выросли здесь, и всегда были вместе на сером, сером, сером песке... Иногда Игорь обнимал плачущую Лену за плечи, а капитан вел беседы с Пасечником. Пасечник больше не говорил о пиве, Лена не вспоминала маму, Игорь не рассуждал по поводу тестирования, а капитан Панаев забыл о своей милицейской службе, жене и сыне. Ничего, абсолютно ничего не происходило.

– Не могу больше!
– в один из серых моментов безвременья закричал Пасечник, разорвал свитер у горла и повалился на песок.
– Гады, права не имеете! Не могу!

Панаев устало потер подбородок, на котором не отрос ни один волосок. Игорь медленно повернулся к Пасечнику. Лена лежала рядом, положив голову ему на колени, и молча смотрела вверх, в серую пустоту.

– Не могу!
– кричал Пасечник, копошась руками в сером песке. Слышите вы, придурки сучьи? Отпустите!

– Петр Игнатьевич, спокойней, - строго сказал Панаев.

– В гробу я видел такое спокойствие! Отпустите!

И что-то изменилось в серой пустоте. Словно бы колыхнулась она, сгустилась, словно бы начала надвигаться со всех сторон, сжимая, сжимая хватку...

– Ну все, кранты...
– сдавленно простонал Пасечник.

Игорь обнял Лену. Капитан Панаев одернул пиджак и вздохул.

– Что им нужно от нас? Что им нужно?
– Лена зарыдала.

Сгустился и упал на них серый вязкий туман. Они исчезли, растворились, потеряли друг друга...

Было мокро. Что-то шуршало вокруг. Капитан Панаев посмотрел вверх и ощутил прикосновение капель к лицу. Над деревьями висело серое промокшее небо, и было еще светло. Пасечник сидел в кустах, обхватив голову руками. Игорь озирался по сторонам, обнимая крепко прижавшуюся к нему Лену. На траве лежал черный "дипломат" в окружении окурков, смятых бумажных стаканчиков из-под мороженого, пробок от портвейна и обрывков газет.

Капитан Панаев всмотрелся в газету, наклонился, поднял мокрый лист и тихо сказал:

– Двенадцатое августа... Как же это? По-моему, максимум двое-трое суток...

– Вот вам!
– пробурчал Пасечник, непонятно к кому адресуясь.
– Четыре месяца, выходит, продержали, сволочи, почем зря. Как на зоне...

Игорь погладил Лену по щеке. Лена опять заплакала.

*

Два года прошло после этого случая, всколыхнувшего весь Ингульск. Дело об исчезновении граждан с рапортом капитана Панаева давно списано в архив. Члены комиссии по аномальным явлениям, прибывшие в Ингульск, не нашли в Октябрьском парке ничего аномального. Так, пробки от портвейна, да шкурки ставриды холодного копчения.