Выживатель
Шрифт:
Хуже всего было с локтем. Доктор сказал, что скорее всего мне фатально повредили какой-то нерв, идущий через локтевой сустав, отчего левая ладонь действовала плохо и, что хуже всего, потеряла чувствительность. Даже когда Рона ночью взяла мою руку и прижала ее себе между ног, на вопрос: «И так не чувствуешь?» – я вынужден был ответить, что предпочел бы чувствовать больше. А вообще любовник из меня был сейчас очень так себе, я даже с боку на бок с трудом переворачивался, так что Роне пришлось брать всю инициативу на себя.
В общем, моей руке требовалась операция, и вроде бы не совсем простая,
– Мы летим вместе, – в одну ночь сказала Рона. – С моим переводом давно все решено, а с твоим – как я тебе и говорила, верно? Будешь навещать?
– Как выпустят из госпиталя – буду. – Я правой рукой притянул ее к себе, поцеловав в теплые губы. – Куда я от тебя теперь денусь?
20
Deployment – в данном случае синоним нашей командировки в зону боевых действий.
– Мы будем на разных островах, так что у тебя есть все возможности спрятаться, – сказала она, поднявшись на локте и заглядывая в глаза. – И, кстати. – Она постучала ногтем по гипсу. – Скажи, чтобы тебе там все починили, мне не нравится, что ты меня не чувствуешь.
– Только левой рукой! – возмутился я, немедленно доказав, что правой я могу потрогать ее за что угодно.
– Не хватало, чтобы еще и не «только». – Она фыркнула. – Ты что, думаешь, я бы здесь валялась, если бы у тебя ничего меня не чувствовало?
Нет, все, кроме левой руки, ее чувствует. Хорошо чувствует и хочет чувствовать дальше. Настолько, что даже мысли о возможных проблемах я отгоняю подальше. А ведь Кюрасао – это деревня, там уже все друг друга знают. И что с того, что Рона будет на Бонэйре? Насколько долго получится все это скрывать? Черт, до Янины слухи уже отсюда могут дойти, мы же здесь не скрываемся, а люди на Кюрасао едут. Еще немного усилий с нашей стороны, и информация разойдется как масло по воде.
– Кстати, в спортзале на мою виляющую задницу уже поглядывают со смыслом, пока ты здесь инвалида изображаешь. – Рона слегка толкнула меня в плечо.
– Могу изображать там, – предложил я. – Буду стрелять в каждого, кто опустит глаза ниже твоего пояса.
– Про это забыл? – Она пошевелила плечами, демонстрируя бюст.
– Тогда просто всех подряд, кто туда зашел.
Ладно, будь что будет, я все равно не в силах от нее отказаться.
Через три дня после этого разговора я загрузился в брюхо «С-130», который взлетел с полосы аэродрома военной базы в Чарлстоне – там уже построили защищенный периметр, а психов в городе довольно сильно повывели. Рона улетела в этот же день, но другим самолетом, так что мы расстались еще рано утром, в моей каюте.
Лететь, несмотря на то что полет был долгим, оказалось весело. Люди сменились, их отводили на отдых, целых два взвода, так что настроение у всех было праздничным. Кто-то уже мечтал о том, как пойдет по барам, кто-то обещал
Самолет сначала сел на Бока-Чику, где мы вынуждены были пару часов гулять по жаре вокруг взлетной полосы, затем полетел дальше – над голубым Карибским морем и зелеными островами в нем. За время стоянки фюзеляж нагрелся, и сразу после взлета в машине было как в душегубке, но когда набрали высоту, стало даже прохладно. На этом отрезке полета большинство летевших задремало – успели натрепаться. Да и я прикемарил, завалившись на свой рюкзак. И проснулся уже от легкой боли в ушах, когда «Геркулес» зашел на посадку на Кюрасао. Машина опустилась на бетон, скрипнув покрышками, неторопливо и неуклюже вырулила к терминалу, где и остановилась. С жужжанием электромоторов опустилась задняя аппарель.
Через открывшийся проем в самолет ворвался легкий ветерок с запахом моря, а заодно и шум волн услышали – до берега отсюда рукой подать. Берег северо-восточный, с него постоянно волны накатывают, с этой стороны острова даже пляжей нет, лишь подмытые корявые каменистые откосы.
– Выгружаемся!
Скомандовал уже не я, а Пит, мои полномочия командира сложены. Люди зашевелились, поднимаясь на ноги, потягиваясь после долгого сидения, подхватывая рюкзаки и сумки. Мою сумку до выхода из терминала все же дотащить помогли, сжалились над увечным воином. А там меня встречала Янина, сидя за столиком в неработающем кафе, которое, похоже, должно было заработать. Во всяком случае, за барной стойкой сейчас работали двое строителей, электриков, кажется.
Увидел ее – и сердце дрогнуло, от всего сразу – и от того, что соскучился, и от того, что люблю, и от того, что боюсь того, что… понятно, в общем. Обнял, прижал к себе, поцеловал куда-то в макушку, а затем в висок.
– Так, и что с тобой? – спросила она требовательно, чуть отстранившись. – Мне Рэй звонил, но никаких деталей не выдал, конспиратор.
– Сквозь крышу провалился, очень неудачно, – соврал я. – Снизу ящики какие-то были навалены, и я прямо на них рухнул.
– И что теперь?
– Теперь операция будет – это плохая новость.
– А есть и хорошая?
– Есть и хорошая – я иду на повышение и остаюсь на острове. Так что будешь каждый день обед готовить.
– Размечтался!
Сумка и рюкзак полетели в кузов «Форестера», а я вскарабкался на пассажирское сиденье, с шипением согнув ногу. Со сгибанием у меня вообще не очень – все натягивается и болит, черт бы эту ногу побрал.
– Нога тоже? – посмотрела на меня Янина. – Что с ногой?
– Там ерунда, просто сгибать больно, – отмахнулся я.
– А операция на что?
– Рука. – Я продемонстрировал гипс. – Руку надо чинить. – И спросил уже сам: – Дети где сейчас?
– Дома. Так и не ясно было, во сколько вы прилетите, поэтому решила, что Сашка мне дыру в голове прогрызет, если ей здесь придется часа два ждать.
Это точно, это она умеет. Ребенок в принципе ждать не может, у нее шило в одном месте.
– И сколько ждала?
– Где-то полтора. – Она посмотрела на часы. – Подожди, ты действительно уже все? Здесь остаешься?