Выжившие
Шрифт:
– Эй!
Поворачиваюсь – парень догнал меня: плечистый, шорты цвета хаки и рабочие ботинки.
– Какого черта? – у парня австралийский акцент. – Кто ты? – требует он ответа, глядя мне в глаза.
Расправляю плечи, поднимаю подбородок.
– Эрин Холм. Моя сестра летела на борту самолета, который разбил твой отец.
Парень сбит с толку.
– И что ты здесь делаешь?
– У меня есть вопросы.
Я смотрю на парня. Мне кое-что о нем известно: он плакал, когда его старшая сестра уехала из дома; играл в регби за национальную сборную, пока не получил травму плеча; не разговаривал
– Мой отец умирает, – говорит он как о чем-то обыденном.
– Вот почему я должна поговорить с ним лично. Я не куплюсь на какую-то дерьмовую расшифровку, состряпанную властями. Мне нужна правда! – Адреналин взбудоражил во мне поток неукротимой ярости. Я готова дать отпор, если надо, даже учитывая, что парень на голову выше. – Мне нужно знать, почему с тех пор, как Лори села в этот самолет, ее никто не видел. И как это твой отец, черт возьми, еще жив. Почему он не сдался полиции? Я спросила его, где этот остров и что случилось, а он отказался говорить. Признался, что бросил трупы пассажиров в море, и сказал: «У нас не было выбора». «У нас», не «у меня».
Смутившись, Натан чуть отступил назад и уставился на меня.
– Он всем лжет, – заканчиваю я.
Мы оба молчим. Затем Натан говорит:
– Я знаю.
Надо же, я думала, парень будет отпираться.
– Почему? Что он скрывает?
– Думаешь, я знаю? Он подстроил так, чтобы я считал его мертвым. Мы по нему поминки справили, скорбели. Мама начала пить: по бутылке вина каждый вечер, полгода после падения самолета. Журналисты караулили за дверью. Она потеряла работу. Переехала ко мне. И только все начало налаживаться – звонят из полиции, говорят, отец жив. Все время жил на Фиджи. Мы снова приехали сюда, остановились в каком-то отеле, и чертовы журналисты тут как тут – дежурят под дверью.
– Вы правда не знали, что он жив?
– Конечно, не знали! – возмутился Натан.
Мы стоим молча под палящим солнцем, мимо бредет, шаркая тапочками, какой-то пациент. В ослепительной синеве неба белеет самолет.
– Ему не следовало лететь в тот день, – говорю я, чеканя каждое слово.
Натан внимательно на меня смотрит.
– Это еще что значит?
– Ничего, – осекаюсь я.
Он все еще смотрит на меня.
– Ты о чем?
Молчу.
– Он ведь был очень хорошим пилотом. Все полеты – без нареканий. Летал по всему миру. – На краткий миг представляю Натана мальчишкой, сидящим в кабине с радостным выражением лица, пока отец демонстрирует циферблаты и переключатели.
– Пилот он, может, и хороший. Но только не в тот день.
– Наверное, самолет дал сбой, – неуверенно говорит Натан.
– Тогда зачем было два года прятаться на Фиджи? Почему он не вернулся к семье? – Я умолкаю на мгновенье. – Знаешь, когда люди так поступают?
Он смотрит на меня, сузив глаза.
– Когда виноваты.
Тяжелая фраза повисла между нами, как занесенный меч.
– Натан? – окликает кто-то сзади.
В нескольких метрах от нас жена Майка: тонкие, сухие руки сцеплены в замок, во взгляде вопрос и недоумение.
– Нас доктор ждет, хочет поговорить.
Парень
Они уходят, он оглядывается, будто хочет сказать что-то еще. Но тут же идет дальше, и оба заходят в здание хосписа.
Я смотрю, как раскачивается впустившая их дверь.
У нас не было выбора.
Слова крутятся в голове. Представляю, как выбираются из-под обломков самолета пилот и пассажиры.
В рассказе Майка многое не сходится. Я знаю – он лжет. Но почему?
Глава 15
Тогда | ЛОРИ
Лори заставила себя войти в самолет. Заглянула в салон: горло сдавило от ужаса. С потолка безжизненно свисали кислородные маски, пахло гарью. В хвостовой части чернели обугленные стены, блестело влажное месиво пены огнетушителя.
Ее волнение передалось младенцу, тот заерзал на руках. Она попробовала взять его по-другому, успокоить – и шею тут же пронзила боль.
Его нужно покормить.
Она видела, как мать малыша разводила смесь в бутылочке. Наверняка, у нее был запас.
Пошатываясь, Лори побрела по проходу. При виде зажатого сиденьем темно-синего ботинка к горлу подкатила тошнота. Почему-то это зрелище взбудоражило ее больше, чем пятна крови на полу и сиденьях.
Под ногой что-то хрустнуло: ее мобильный – экран пошел сетью трещин.
Она неловко наклонилась, подняла телефон и нажала кнопку включения: ничего.
Пробовала еще раз; экран оставался безжизненным.
Отбросив телефон, Лори двинулась дальше.
Багажные шкафчики зияли пустотой распахнутых полок: чемоданы и сумки разлетелись по всему самолету. Лори заметила между сиденьями свою коричневую сумку на колесиках, но сейчас ее интересовало только детское питание. Кое-как опустившись на колени, она заглянула под сиденье: есть! – влагонепроницаемая сумка с цветочным принтом и многочисленными карманами. Изловчившись, одной рукой расстегнула основное отделение: подгузники, запасные распашонки, коврик для пеленания, слинг – смеси нет, лишь пустая бутылочка с остатками молока.
Ах ты, черт!
Сонни уже не просто плакал, он настойчиво кричал.
Лори поспешила к выходу. Дэниел вытаскивал основной багаж и относил к деревьям. На розовой рубашке проступил пот, она немного задралась на пояснице, обнажив покрытую темными волосами бледную спину.
– Мне нужен чемодан матери! – крикнула она. – Сонни хочет молока.
Дэниел потянул к себе дешевый фиолетовый чемоданчик.
– Этот?
Придерживая младенца, Лори с трудом выбралась из самолета. Разгоряченный ее объятиями, малыш взмок и покраснел.
– Все хорошо, маленький, – приговаривала она, расстегивая кнопки на распашонке, чтобы тот немного остыл.
Вокруг порезов на ногах Лори вилась муха.
Дэниел расстегнул молнию на чемодане: сложенные стопками белые рубашечки и чепчики с полями. Лори представила, как мать любовно сворачивала каждую кофточку, и чуть не расплакалась.
«Не время раскисать», – приказала она себе.
Дэниел извлек из чемодана банку со смесью.
– Слава богу! – воскликнула Лори, покачивая младенца. – Приготовьте бутылочку.