Выжжено
Шрифт:
Маркус кивнул своему зеркальному отражению, которое выглядело именно так, как и должно было выглядеть: бледный, усталый, круги под глазами. Борец, всё отдавший работе.
– Н-да, сэр, – ответил он. – На самом деле ведь никто не обещал, что будет легко. И что будет присовокуплена экскурсия по достопримечательностям, тоже нигде не написано. – Он пожал плечами. – Что поделаешь? Как-нибудь наверстаем.
Нолан ухмыльнулся. Он тоже казался изрядно уставшим.
– А куда бы вы поехали, если бы у вас было время?
– На Западное побережье, – ответил Маркус, как из пистолета выстрелил. –
Нолан будто вздрогнул:
– Whiskey-a-Go-Go? А это почему?
– «The Doors», сэр. Не знаю, говорит ли вам это о чём-нибудь. Была такая знаменитая рок-группа в конце шестидесятых. Они написали несколько великолепных песен всех времён, по крайней мере, на мой вкус. – Маркус провёл мокрыми ладонями по лицу. – Ну вот, и мне хотелось бы когда-нибудь пройтись по их следам, как говорят. Там, где всё начиналось.
Когда он снова поднял глаза, то увидел, что Нолан потрясенно его разглядывает.
– «The Doors». Я и не знал, что они и в наши дни ещё известны. Это часть моей юности, должен вам сказать, может, даже лучшая её часть… Вы ведь приехали из Европы, не так ли? Джим Моррисон похоронен в Париже. – Человек, раз в неделю обедавший с Саймоном Роу, махнул рукой. – Да что я говорю? Вы это, конечно, сами знаете. Сколько раз я хотел совершить паломничество, но, как это обычно бывает, всегда более важным оказывалось что-нибудь другое. И моя жена боится ездить за границу…
– Я её понимаю, – сказал Маркус. И больше ничего. Только бы не заболтать это.
– «This is the end, beautiful friend, [6] – процитировал Нолан, мечтательно кивая. – This is the end, my only friend, the end. Of our elaborate plans, the end [7] ». И так далее. Да, это были времена. Пожалуй, лучшие, какие когда-либо были.
Маркус вышел из туалета с верным чувством, что не напрасно почти три часа подкарауливал его в коридоре. И наклейку на машине Нолана, во всём прочем безупречной, он интерпретировал правильно. «Noone here gets out alive». [8] Только эта фраза. Он запустил её в несколько поисковиков, и Интернет в преобладающей мере был того мнения, что это строчка из песни Джима Моррисона. Называлась она «Five to One», альбом «Waiting for the Sun». Нашлось множество веб-сайтов, которые в наглядной форме держали наготове всё, что нужно знать, чтобы сойти за фана «The Doors».
6
Это конец, мой милый друг.
7
Это конец, мой единственный друг. Конец наших планов крутых. Это конец.
8
Никому не выбраться отсюда живым.
Может, он даже раздобудет себе когда-нибудь CD «The Doors».
Первое время всё оставалось без
Он начал подавать рационализаторские предложения. Письменно, ясно и кратко – чтобы не выглядело так, будто ему больше нечего делать, – и позитивно, насколько возможно. Бумага для принтеров лежала самым неудобным образом в нише перед кухней; Маркус предложил для этих целей шкаф в тамбуре, к нему было удобно подойти, не загораживая дороги. Часть жалюзи не закрывалась, и некоторые мониторы из-за бликов становились непригодны для работы, когда светило солнце: он предложил заменить их современными роллами. И так далее.
Кто-то спросил его, не заболел ли он: уж очень бледен. Тревожный сигнал. Выглядеть надо работающим на износ, но не настолько, что вот-вот рухнешь. В тот же вечер Маркус купил себе прибор для ультрафиолетового облучения и стал каждое утро проводить под ним по двадцать минут. Кофе можно пить и с голым торсом, и в защитных очках. Кроме того, он подновил свой гардероб; американская стиральная машина слишком бесцеремонно обращалась с вещами, которые он привёз с собой. Тем более что стирал он постоянно: любой комплект одежды после дня работы в бюро пропитывался потом. И парикмахера нашёл себе получше.
Время стремительно летело. Руководство по программе росло, он получил первые тестовые версии немецкого варианта, и доктор Байсвенгер был первым из его телефонных собеседников, кто благословил все изменения. Маркус задумался, не стоит ли ему теперь немного расслабиться и, наконец, хотя бы узнать, как выглядит при свете дня улица, на которой он живёт.
Потом пришло общее для всех сообщение, что бумага для принтеров теперь будет находиться в другом месте: в тамбуре, как предложил Маркус. На следующий день появились рабочие и стали менять жалюзи.
И, наконец, в пятницу утром, в половине десятого позвонили из приёмной Ричарда Нолана. Его хотел видеть «босс». Безотлагательно. Нет, сказали ему, брать с собой бумаги не нужно.
Перед дверью Нолана Маркус набрал полные лёгкие воздуха. С трудно дающейся естественностью он стремительно вошёл в кабинет, излучая деловитость и серьёзную готовность к разговору. Увидев, что в кабинете присутствует и Джон Мюррей с папкой в руках и с лишённым выражения лицом, он осмелился понадеяться, что его стратегия сработала.
– Марк, – сказал Ричард Нолан, глядя на экран своего ноутбука, будто на нём читалась вся история молодого человека из Германии, – я не хочу произносить большую речь. Я вас заметил. С тех пор как вы здесь, вы внесли несколько дельных предложений. Вы хорошо вписались в коллектив и проявляете высокую рабочую активность.
– Мне, эм-м… – Маркус сглотнул. Теперь, когда это свершилось, у него всё же перехватило горло, хотя он всё время работал ради этой минуты. – Мне это радостно слышать, Ричард, – поспешно закончил он.