Вызываем огонь на себя
Шрифт:
— До лясу тераз не можно, — ответил Ян, заговорив от волнения по-польски.
— В лес никак нельзя! — подтвердила Аня Морозова, выходя вслед за Люсей в холодные сени.
На подступах к Клетнянским лесам и в самих лесах уже полтора месяца гремели бои. С аэродрома ежедневно летали на юго-запад бомбардировщики и разведывательные самолеты. «Уму непостижимо! — говорил Ян Большой, — Как только выдерживают все это ребята в лесу!» В операциях карателей принимал участие и гарнизон Сещи. Через Сещу на выкрашенных белой краской танках катили солдаты в белых маскировочных костюмах. Однажды
— Что же делать, Ян? Да я лучше повешусь!
Ян положил руки на вздрагивающие плечи Люси, провел рукой по светло-русым волосам.
— Есть одно средство, — сказал он нерешительно. — Мою жену не пошлют в Германию!
Люся посмотрела было на него с надеждой, но тут же лицо ее вновь омрачилось.
— Вот те раз! Но я не хочу замуж…
Не такого ответа ждал Ян Маленький от девушки, которую любил. Но он пересилил себя, усмехнулся печально.
— Это будет фиктивный брак, — сказал он тихо. — У нас в Польше часто шли на такой брак. Ведь я, панна Люся, пользуюсь некоторыми правами немецкого жолнежа, солдата, и мою жену в Германию не пошлют. Как думаешь, Аня?
— Да, но… — растерянно проговорила пораженная Аня. — Но почему ты, Ян, а не Ян Большой, не Стефан, не Вацек? Нет, не время любовь крутить! Мы ж договаривались — сердце на замок!…
— Это же все понарошку, — проговорила Люся, внимательно глядя на Аню. — Какая там любовь! Нельзя — не будем расписываться, только как я тогда от Неметчины отбоярюсь?
— Ну что ж… — с трудом сказала Аня, беря себя в руки. — Значит, так тому и быть…
Странная, невеселая была эта свадьба. По завьюженной улице гнали парней и девчат. Полицаи силой отрывали, оттаскивали голосящих матерей от их сыновей и дочерей. На ветру трепыхался плакат: «Фюрер вас любит!» Какой-то краснокожий полицай орал:
— Шнель! Ферфлюхтер твою бабушку! Давай, давай!…
А в домике Сенчилиных играл патефон Вацека:
Утомленное солнце Нежно с морем прощалось…За столом со шнапсом, самогоном и скудной закуской чинно восседали жених с невестой, Люсина мама, подавленная Аня, скучные Паша, Лида Корнеева, тетя Варя, Стефан, Вацлав и Ян Большой. Староста Сещи Зинаков произнес речь. Кричали «горько», а Эдик, нахохлившись, говорил сестренке Эмме:
— Люська-дура за фрица выходит!
— Да поляк он!
— Польский фриц, какая разница… Со свастикой!…
Ян Маленький смотрел на Люсю влюбленными глазами.
— Жених здорово играет свою роль! — шепнула Лида Паше.
— Скорее бы кончилась эта комедия! — сказала Яну Люся под крики «горько». — Горько? Что верно, то верно —
— Для меня это не комедия, Люся! — серьезно ответил Ян Маленький. — Это по-настоящему. На всю жизнь!
Люся фыркнула, но пришлось опять целоваться. Люсина мама прижимала уголок косынки к мокрым глазам, хотя Аня все ей растолковала. А Паша вполголоса говорила Люсе:
— А сама-то ты разве только роль играешь? Ой, ли! Не верю я что-то в твое «понарошку»…
Люся вскочила. В глазах слезы. На щеках жаркий румянец.
— Что ж носы повесили, гости дорогие? А я плясать буду. Свадьба-то моя! Гуляй, пока бомбой не пристукнуло! А ну, русского!…
Но тут в горенку вошли трое полицаев во главе с Никифором Антошенковым.
— По какому случаю праздник? А ну, девки, бабы, живо на аэродром снег расчищать!
— Это свадьба! — сдерживаясь, проговорил Ян Маленький. — С разрешения германского командования! Траур по Сталинграду кончился…
— Терпеть не могу эту шкуру, — тихо сказала Люся. — Вроде того же Поварова: «Мундир немецкий, табак турецкий, язык — наш, русский, а воин — прусский!» Ничего, и он, как Поваров, кончит!
— Ты что, Никифор, — пробасил, выходя из боковушки, староста Зинаков, — назюзюкался? Своих не узнаешь?
— Вот оно что! — пробормотал Антошенков. — С разрешения, значит… — И выразительно глянул на бутылки. — Раз начальство не против — мне что!…
— Выпейте, господин старший полицейский, за здоровье молодых! — громко сказала Аня, наливая шнапсу в граненый стакан.
— Корешей не обнесите… А то промерзли мы, сдирая с заборов новые листовки бандита Данченкова! За молодых! Зер гут! Данке! Хайль-покедова!…
Лицо Ани озарилось внезапной радостью. Вот это подарок! Значит, бригада не уничтожена, как уверял Вернер, бригада действует!… Этой новостью она поделилась шепотом с друзьями, и тут и впрямь начали танцевать и барыню и оберек…
После свадьбы Люся все еще верила, что разыгрывает комедию, чтобы обмануть полицию, а Яну все обиднее становилось слушать невеселые шутки Люси:
— Тоже мне свадьба! Жених польский, невеста русская, а загс немецкий!
Она злилась и капризничала, когда Ян приходил по вечерам, скучала и томилась, когда он оставался в казарме. Но потом все чаще видел Янек, как в глазах Люси, когда она задумывалась, светилось еще несмелое, еще только зарождающееся чувство.
Свидетельство о браке, выданное немецко-фашистской регистратурой двум подпольщикам, скрепленное круглой печатью с имперским орлом Третьего рейха, на время избавило Люсю Сенчилину от визитов полицейских и от грозных мобилизационных повесток комендатуры.
…Весь день до позднего вечера поляки и русские военнопленные под наблюдением немцев устанавливали штабелями в обгорелой роще у аэродрома бочки с бензином, а потом засыпали сверху снегом, чтобы не было видно с воздуха.
— Эх, сюда бы мину! — вздохнул Ян Большой.
Заметив проходившего мимо Венделина, Ян Маленький подошел к обер-ефрейтору, попросил закурить.
— Назад, Маньковский! — закричал баулейтер. — Не курить здесь! Арбайтен!
Но Ян уже успел переговорить с Венделином.