Взаимосвязи отечественной и зарубежной литератур в школьном курсе

Нартов Ким Миронович

Здесь большой простор для сопоставлений и в рамках основного курса, и на факультативных занятиях. Множество общих тем, защита «маленького человека», социальная детерминированность человеческих поступков и эволюции характеров роднит романы Диккенса с русским реализмом до такой степени, что критика того времени называла его «меньшим братом нашего Гоголя» и замечала, что «если бы можно было предположить влияние нашей словесности на английскую, то мы могли бы с гордостью заключить, что Англия начинает подражать России» [103] .

103

Кулешов В.И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина). – М., 1965. – С. 183.

Белинский поражался правде жизни в романах Диккенса

и в целом высоко оценивал вклад его в литературу подлинного отображения действительности, рассматривая его с тех же позиций, что и величайших представителей русской «натуральной школы», в частности Гоголя. Пафос личного сострадания, поиски человеческого идеала или, по крайней мере, положительного героя в рамках обездоливающей и принижающей действительности – все это типологически роднит реализм Диккенса с реализмом русских писателей.

Но и здесь есть отличие. Не говоря о специфических приметах изображенного мира (капиталистическая Англия с новой системой социальных зависимостей, буржуазные отношения и соответственно выбор героев, национальные характеры и традиции и т. п.), ощутима разница и в элементах самого способа отображения действительности. Морализаторство, известная дидактичность коллизий и образов, имеющих место у Диккенса, не были типичными для русской литературы XIX века. Если социальные отношения всегда в сущности определяют поведение героев Тургенева, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Толстого, Чехова, то множество персонажей Диккенса более абстрактны и делятся на хороших и дурных, злых и добрых от природы.

Учащимся обязательно следует показать, что положительный герой русской литературы всегда человек ищущий, протестующий, неудовлетворенный. У Диккенса положительными героями могут быть и вполне преуспевающие, состоятельные люди, дельцы и коммерсанты. Кстати, эволюция (точнее, преображение) героев от злых к добрым, раскаявшимся и облагородившимся – диккенсовский романтический штрих. Это связано с тем, что вообще положительный герой Диккенса существует как бы на периферии большой общественной жизни, замкнут кругом чисто нравственных проблем.

Однако и здесь при всем различии мы можем уверенно говорить о типологическом соответствии реализма Диккенса и русских писателей.

В эпоху становления и укрепления русского критического реализма – в 40-е годы XIX столетия – огромной популярностью в стране пользовались произведения Диккенса, Ж. Санд, Теккерея. Тематика, круг идей и образов этих писателей были во многом близки Герцену, Тургеневу, Гончарову, Некрасову, но существенного воздействия на их творческую манеру оказать не могли.

Однако проблема эмансипации женщины, которая решалась Ж. Санд, была близка интересам русской прогрессивной литературы. Освобожденная от гнета семьи и общественных условностей женщина, женщина – положительный герой жизни и искусства, характерная фигура «жоржсандизма», находила живой отклик в умах русских читателей. Эта тема разрабатывалась на русском материале и в соответствии с отнюдь не однозначными нравственными посылками и предпочтениями русской реалистической литературой последовательно в образах Татьяны Лариной, тургеневских девушек, Катерины Кабановой, Анны Карениной, в романах Герцена и Чернышевского. В целом эта тематическая линия в истории русского реализма была весьма самобытна. Для русских романов при этом характерен разносторонний, реалистический подход к изображению действительности в отличие от романтического изображения женских судеб у французской писательницы.

Этот пример может приоткрыть учащимся проблему неизбежной схематизации любой попытки четко разграничить типы взаимодействия литератур и факты типологического схождения в них. Проблема «женщина в семье и общественной жизни» диктовалась русской литературе социальными условиями бытия, но в ее решении критически осваивался и перерабатывался опыт европейской литературы.

Сильнейшую сторону русского реализма – устремленность к общественному идеалу, вера в человечество и его будущее – только оттеняли ничтожество, низменность, эстетическую и социальную бесперспективность общества. «Вера в будущее своего народа есть одно из условий одействотворения будущего», – писал Герцен.

В последнем случае очищение человеческого общества от скверны подразумевало в равной мере изображение удушающей действительности и утверждение надежды на осуществление прекраснейших идеалов. Другое дело, что сами идеалы были эфемерны, половинчаты, неосуществимы, а порой и попросту неприемлемы с точки зрения естественного развития человеческого общества – об этом тоже не следует забывать, когда мы обнаруживаем в героях русской реалистической литературы вечно живущую готовность добиваться, не щадя жизни, осуществления своих идеалов. Думается, что это не противоречит жизненной силе «идеальности» русского реализма.

В этой связи интересно суждение Салтыкова-Щедрина, соотносившего реализм во Франции и России (1876): «Размеры нашего реализма несколько

иные, нежели у современной французской школы реалистов. Мы включаем в эту область всего человека, со всем разнообразием его определений и действительности; французы же главным образом интересуются торсом человека и из всего разнообразия его определений с наибольшим рачением останавливаются на его физической правоспособности и на любовных подвигах». И далее говорится о неприятии французским реализмом романтических произведений В. Гюго и Ж. Санд, «в которых подавляющий реализм идет рука об руку с самою горячею страстною идейностью» [104] .

104

Салтыков-Щедрин М.Е. Полн. собр. соч. – Л., 1936. – Т. XIV. – С. 200–201.

То, о чем Щедрин говорил как о действительном факте русского литературного развития, еще, по мысли Белинского, должно было быть свойством всякого демократического искусства: «Благо тому, кто, не довольствуясь настоящею действительностию, носил в душе своей идеал лучшего существования, жил и дышал одной мыслию – споспешествовать, по мере данных ему природою средств, осуществлению на земле идеала» [105] .

Конечно, учащиеся должны понять, что бессмысленно говорить о каких-то имманентно присущих качествах национальным разновидностям реализма: они определяются исторически значимыми обстоятельствами развития литературного направления в каждой стране, своеобразием вариаций единой для направления в целом концепции человеческой личности. Интересно в этом смысле суждение Е.Н. Купреяновой о принципе художественности в русском реализме, его составляющих, куда в качестве определяющего смыслового элемента входило и изображение идейно-эстетической идеальности в самых разнообразных ее проявлениях [106] . Все, что в нем есть идеального и возвышенного, проверяется в системе реализма степенью их «действительности», т. е. психологической достоверностью, общественной ценностью и действенностью, адекватностью насущным потребностям и прогрессивным тенденциям общественного развития.

105

Белинский В.Г. Полн. собр. соч. – М., 1953–1959. – Т. VII. – С. 195.

106

«Полномочным представителем общечеловеческого в смысле истинно человеческого выступают в русском реализме народные массы. В реализме французском – созидательные силы человеческого духа и труда, оживотворенные предприимчивостью, деловитостью, научными и техническими завоеваниями буржуазной цивилизации, словом, ее «прогресс». Разница немалая, но содержательная, а не структурная, поскольку в обоих случаях идеальное сопрягается с социально и исторически реальным, «действительным», только разным и по-разному понимаемым». (Купреянова Е.Н. Историко-литературный процесс как научное понятие. Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения. – Л., 1974. – С. 38.)

Итак, приведенный пример показывает, что анализ взаимодействия и в случаях типологических схождений раскрывает не только близкие, сходные по духу и исполнению литературные явления, но и акцентирует их различия, специфику применительно к национальной принадлежности. «Национальные литературы живут общей жизнью только потому, что они не похожи одна на другую» [107] .

«Слово о полку Игореве» и «Песнь о Роланде»

Работа по определению типологического сходства «Слова о полку Игореве» и «Песни о Роланде» может быть проведена на факультативных занятиях с более подробным анализом текста обоих произведений: идейно-художественное своеобразие «Слова» было раскрыто на уроках в VIII классе. Анализируя «Песнь о Роланде», учитель опирается на изученное ранее. Учащиеся вспомнят, что эпоха феодальной раздробленности была для русского народа особенно трагичной в связи с нависшей над Русью половецкой опасностью, что в этих условиях неудачный поход новгород-северского князя стал для автора «Слова» поводом к созданию поэтического шедевра, воплотившего заветные чаяния русского народа. Суть поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монгольских полчищ.

107

Реизов Б.Т. Сравнительное изучение литературы // Вопросы методологии литературоведения. – М.; Л., 1966. – С. 183.