Взаперти

Кейли Лора

Должны, подумал я. Но и они почему-то молчали. Зудящий холод вновь просверлил мой желудок, зайдя под самые рёбра, отдаваясь даже в костях.

– Опять болит? – спросил Полянский. – Я потом вас осмотрю.

Мы открыли дверь следующего вагона. Тишина и покой, никаких криков и прочих истерик.

– Может, здесь и нет никого?

– Может, и нет, – сказал Полянский и вошёл.

В первом купе мирно спала пожилая женщина в обнимку со своей собакой – лохматый белый терьер, положив голову

на лапы, мирно сопел на её груди.

– Мадам, – позвал я её.

– Тихо вы, – шикнул Полянский, – поднимете только крик.

Мы осторожно закрыли дверь.

В каждом следующем купе была та же картина: молодой парень с девушкой, женщина с двумя детьми, мужчина и ещё один парень.

– Может, убийца среди них? – спросил я.

Полянский внимательно посмотрел на молодого человека из последнего купе.

– Непохоже, чтобы кто-то из них кого-то пришил, никаких следов борьбы, даже костюмы совсем не помяты.

– Вот именно, костюмы, – сказал я.

– А вы что, спали в пижаме?

– Я хотя бы пиджак снимал. А та женщина вообще спит в пальто, дети в ботинках…

– Может, здесь не работало отопление?

Я только сейчас заметил изморозь на окнах. Полянский был прав, здесь было холоднее, чем в нашем вагоне.

– Эй! – крикнул я.

– Что вы делаете? – вылупился на меня Полянский. – Вам паники мало? Спят и спят.

– Эй, подъём! – крикнул я на весь вагон.

Это не просто сон. Я был в этом уверен. У любого сна есть движение, мимика, жизнь. В этих же лицах не было ничего.

Полянский подошёл к мужчине и потрогал его запястье.

– Жив, – сказал он.

Он открыл ему глаза, поднял веки, глазные яблоки были неподвижны.

– Что это, чёрт возьми? – отшатнулся я.

– Я же говорил, что чувствую газ, – принюхивался Полянский.

Мы вернулись к другим купе.

– Можете больше не проверять, – сказал он, – там, скорее всего, всё то же. Газ пустили через вентиляцию. Может быть, в нашем вагоне она была неисправна.

– Значит, нам повезло?

– У нас половина трупов, ещё непонятно, кому повезло.

– И сколько они так проспят?

– Зависит от концентрации. Но, может, оно и лучше.

– Это ещё почему?

– Они не видели того, что видели мы.

А он был прав – они просто уснули, и кошмар не добрался до них.

Полянский направился дальше, будто не было ничего необычного в целом вагоне спящих людей. Хотя, может, из всех этих странностей эта – самая невинная странность.

– Подождите, – дёрнул я его за рукав. – Что вы видели там, в том вагоне?

Он опустил взгляд в пол, потом поднял и еле проговорил:

– Своё прошлое.

Я молчал. Галлюцинации? Бред? Чёрт возьми, Полянский тоже сходил с ума?

– Так

страшно смотреть в своё прошлое?

– Нет, – сказал доктор, – страшнее, когда оно смотрит на тебя. И противно, аж до тошноты.

Полянский отдёрнул руку и пошёл из вагона. Он был прав. Я ничего не сказал, только поплёлся за ним.

Следующий вагон был багажный. В нем было ещё холоднее, чем в предыдущем. Сильный ветер пронизывал до костей, поднимал бирки с чемоданов, чемоданами было заполнено всё. Я споткнулся об один из них и выругался.

– Осторожнее, – обернулся Полянский.

Не успел я сделать и шага, как споткнулся опять.

– Да что с вами, Берроу! – шикнул он на меня.

Я всмотрелся и замер. Это были не чьи-то вещи. В сумраке багажного вагона из-под горы чемоданов и сумок торчали мужские ноги.

Мистер Лембек – понял я.

Мы разгребли холодное тело. Оно оказалось живым.

Ноги его зашевелились, глаза зажмурились, открылись, начали часто моргать.

– Что произошло? – спросил его доктор.

– Я не знаю, ужасно болит голова, – дотронулся он до лба. – По-моему, на меня напали.

– У вас там приличная шишка.

Пока Полянский возился с Лембеком, я пошёл на шум ветра. И чем ближе я подходил, тем сильнее он становился.

Не пройдя и половины вагона, я понял, что багажная дверь в нём была не закрыта. У самого края, держась за поручень, стояла Хосефа. Худая, будто прозрачная. Волосы её путались и развевались, она вся дрожала на холодном ветру.

У меня пересохло в горле. Я знал, что не надо пугать, но даже если окликнуть, она меня не услышит – ветер оглушал здесь всё.

Мне до неё оставалось каких-то два метра, когда она сделала шаг. Я ринулся к ней. Не успела она разжать пальцы, как я схватил её за руку и, еле удержав себя другой рукой, сам повис вниз над мчащимся вагоном. Только сейчас я увидел, что мы были на мосту.

У меня вспотели ладони.

– Держитесь! – кричал я, но она и не пыталась спастись. Так и висела как кукла. Её тянуло туда – под самые колёса вагона. Ещё немного, и искрящийся жёрнов перемолол бы её всю. Доктор схватил меня сзади.

– Держитесь, Берроу!

Меня держали двое, с обеих сторон, я схватил её второй рукой. Глаза Хосефы вдруг заблестели, и она тоже схватила меня за запястье, за то самое место, где были часы. Золотой браслет щёлкнул, часы расстегнулись и так и повисли на мне.

Как бы я ни тянул Хосефу, ничего не выходило – слишком сильный был ветер, он толкал её на меня, но её заносило под поезд.

– Выше локтя! – кричал мне Полянский. – Возьмите её выше локтя!

Нужно было лишь переставить руку и схватить её у предплечья. Иначе не удержать.