Взаперти

Кейли Лора

Белый газ пустили по вентиляции. Половина людей уже спали, как и большая часть террористов. Поняв, что происходит, двое из них открыли по людям огонь, перед тем как отключиться.

Я думаю, кто-то убит, я думаю, много убитых. Их окровавленные тела лежат передо мной.

Как же болит желудок, неужели попали в живот… точно куда-то попали, как же жжёт всё изнутри.

Меня забирало в сон. Если умереть без сознания, то это совсем не страшно. Ты просто здесь, а потом уже там. Только где это там, неизвестно.

Как

жаль, что мы так и не сели в тот поезд.

Нью-Дем, как Эдем – я только сейчас это понял…

Всё путалось в голове, всё расплывалось перед глазами: и стены, и люди, и сам вокзал. Меня уводило куда-то в беспросветную даль. Лишь в глубине – проблеск света. Он увеличивался, разрастаясь, поглощая весь мрак вокруг, и вот я уже перед ним, прохожу через слепящий поток и морщусь – ослепительно больно смотреть.

Свет постепенно стихает, я открываю глаза: всё тот же вокзал, те же люди… и я совершенно не помню, как здесь оказался, но это уже не важно. Я взглянул на табло – поезд до Нью-Дема прибывает через десять минут. В моей руке спортивная сумка, я бегу к кассам вокзала, боясь не успеть.

Сегодня на вокзале было особенно холодно.

– Один билет, пожалуйста.

У касс обычно не протолкнуться. Я ненавидел такие места, где тебе вечно дышат в затылок. Обычно это делаю я. Но сейчас я не был собой. Точнее, так, я был не тем, кем был последние десять лет. Я бежал от себя и прошлого.

– Один билет до Нью-Дема. 7-й вагон, – сказал женский голос из небольшого окошечка.

Я не любил поезда. Но самолёты не любил больше. Из них невозможно сбежать.

– Один билет, пожалуйста, – сказал голос позади меня, – один билет до…

Этот тип сейчас возьмёт купе рядом со мной.

– Один билет до Нью-Дема, – повторили ему из окошка. – 7-й вагон.

Точно.

Я всегда изучал соседей у кассы. Если мне что-то не нравилось или вызывало хоть толику подозрений, я мог взять и другой билет.

– Тоже до Нью-Дема? – повернулся ко мне этот парень с вылизанной донельзя причёской.

– Да, – ответил я, – до Нью-Дема.

– Значит, вместе поедем.

– Значит, вместе…

32

Поезд

Поезд мчался на скорости вниз.

Нас отбросило к стенке.

Хосефа открыла глаза. Взгляд её был ясный и светлый. Она смотрела на нас, улыбаясь.

– Всё это время противоядие было у меня, – сказал Полянский, смотря на неё.

– Я вспомнила, кто вы…

– Я тоже.

Она положила руку ему на плечо и всепрощающе улыбнулась.

Я посмотрел в окно – всё мчалось перед глазами так быстро, как ещё не мчалось никогда. Ярким светом, кучными облаками проносилось мимо наших окон, мимо этих же окон проносились и лица людей – я видел отца и мать, и себя, ещё совсем ребёнком. Они берут меня на руки и несут во двор, я показываю на небо. Какие белые сегодня облака, говорит мама, как нарисованные, и целует

меня.

– Как нарисованные, – повторяю я.

– Что? – оглянулся Полянский.

– Облака, как нарисованные.

– Это сгустился туман.

Звук захлопнувшейся двери. В коридоре чьи-то шаги.

Мы не сдвинулись с места. Полянский загородил собою Хосефу, я уже ничего не ждал.

Шаги подходили ближе.

Мы услышали трескучие звуки и голоса, пробивавшиеся через тот треск. Это радио, понял я.

В дверях стоял старик Хорхе и улыбался нам.

Он уже не был связан, наверное, справился с теми узлами, наверное, ему не впервой.

– Почему вы не спрыгнули вместе со всеми? – спросил старика Полянский.

– Он меня не отпустит.

– Кто?

– Этот поезд.

Хорхе смотрел на карманное радио и пытался поймать сигнал.

– Вы опять за своё? – встал с места доктор. – Радио здесь не ловит. Сигнала нет.

– Их всех спасли, – улыбался старик, – всех…

– Конечно, спасли, – буркнул доктор. – Их же не сбросили с поезда, они спрыгнули сами. Это, знаете ли, увеличивает шансы на хороший исход.

– Её тоже спасли, – говорил быстрым шёпотом Хорхе. – Малышка Дебора – она жива! Это передавали по новостям. Вот, я сам слышал, – бил он пальцам по охрипшему динамику, – скоро должен быть повтор новостей.

– И когда же вы слушали радио? – ухмыльнулся Полянский.

– Когда все спрыгивали, – сказал Хорхе. – Я в это время был в купе проводника, я искал сигнал. Мне нужно было знать, нужно было понять, что с малышкой Деборой всё хорошо, хотя, – он посмотрел в окно, – хотя я и так это знал. Мне дети сказали.

– Какие дети? – не поняли мы.

– Которые звали её с собой.

– Понятно всё, – сказал доктор.

– А это хорошо, что вы помогли им уйти, – продолжал Хорхе, – их время ещё не пришло.

– То есть нам всё-таки кранты? – спросил я.

– К сожалению, да.

– И поезд никто не остановит?

– К счастью, нет, – улыбался старик.

– Так к счастью или к сожалению?

– Для меня к счастью, для вас к сожалению. Я-то уже устал, а вы ещё нет, вы ещё нет… – Он крутил регулятор частот. – Скоро повтор, это экстренный выпуск, они его крутят по кругу. Такое ведь не каждый день происходит, – поднял он на нас свои обесцвеченные от старости глаза, – я имею в виду террористов.

– Такое не каждый, – согласился Полянский.

Хорхе крутил и крутил ручку приёмника, но тот только испускал бессвязный треск. И никаких новостей.

– Я пойду искать мальчишку, – сказал я.

– Вы всё никак не успокоитесь, Берроу? – поддерживал Хосефу доктор, измеряя ей пульс.

– Он же не спрыгнул сам.

– Дети чувствуют то, чего не чувствуем мы, – вмешался Хорхе. – Они здесь меньше нас, они не успели закостенеть. В них ещё больше веры, в них ещё больше света…

Он ещё что-то бормотал про свет, когда я вышел из вагона.