Взбаламученное море
Шрифт:
— Ее брат тут идет! — шепнул было, указывая на Басардина, Бакланов.
— Ничего!.. Я ему сам все говорил: он нисколько не в претензии, — говорил Петцолов. — Imaginez! — присовокупил он: — она нанимает на улице Saint-Honore бельэтаж!.. имеет ложу в опере!.. Словом, живет с каким-то англичанином-крезом.
— Которого предпочла вам, как вас мне! — сказал Бакланов.
— Oui! — подтвердил весело Петцолов: — а, ecoutez: вы были у здешних господ?
— Был, — отвечал Бакланов.
— Не правда ли, какие чудные
— Превосходные!
— Как они ласкают молодежь! чудо!.. Adieu!
— Вы уж уходите?
— Да! Я завтра из Лондона уезжаю.
— Что так?
— Так!.. Нужно еще в Австрию заехать, просить тамошнего раскольничьего митрополита сюда переехать!.. — прибавил Петцолов уже полушопотом.
Бакланов только посмотрел на него.
«Чорт знает что такое!» — подумал он, когда молодой человек отошел.
18
Агитатор и раскольник
В одной из самых сытных лондонских таверн, в Сити, сидело, между прочим, много и русских купцов, приехавших на выставку.
Купец, попавшийся нам в Дрездене, тоже тут обедал.
Его решительно поедал глазами сидевший невдалеке от него Виктор Басардин. Наконец, заметив, что купец доел последнее блюдо и стал утирать свою бороду, он прямо подошел и сел против него.
— Вы знакомы, кажется, с господином Баклановым?.. — сказал он.
— С каким господином Баклановым? — спросил купец не без удивления.
— С одним моим знакомым; на выставке вы с ним кланялись.
— Не знаю-с! — отвечал односложно купец.
— Но мы вас знаем и уважаем!.. — продолжал Виктор заискивающим голосом. — К вам ведь приходил на днях человек?.. — прибавил он таинственно.
Купец посмотрел на Басардина внимательно.
— Приходил-с! — отвечал он как-то отрывисто.
— Ну, сами согласитесь, у нас ведь Бог знает что с раскольниками делают… наконец с вами самими!..
Купец несколько времени переводил беспокойный взгляд с Виктора на салфетку и с салфетки на Виктора.
— Что кому за дело-с, что со мной ни делают! — проговорил он наконец.
— Да, конечно, — отвечал Виктор, потупляясь: — но тут общая польза!
— Какая это польза такая! Ничего мы такого не знаем и не наше дело.
— А я полагал было… — произнес Басардин.
— А коли полагали, так не угодно ли самим: площади у нас в Питере и Москве большие, рассказывайте там, что вам охота.
— Так что ж вы других-то к тому подводите?.. Вы здесь наболтаете Бог знает что, а потом за вас ответствуй.
— Ну, уж вы можете быть спокойны, что здесь вас никто не выдаст.
— Как не выдаст?.. Как вы бумаг-то в руки насуете, так тут с поличным словят. Вы, значит, только одно и есть, что человека-то под гибель подводите!
— Ну, уж нас никто не может укорить, — возразил Виктор, поматывая головой: — чтобы мы простого русского человека
— Благодарим на том покорно-с! Только словно бы того, пожалуй, нам и не надо: вы, баре, сами по себе, а мы, мужики, сами по себе. Вы вот государя императора браните, а мы ему благодарствуем и полагаем так, что собака лает, а ветер носит… В Бога, вон, вы пишете, чтобы не веровать, и то мы ничего: считаем так, что от нерассудка вашего это происходит.
— Что ж, мы не из-за денег же к вам стремимся?
— Да денег мы вам и не дадим; деньги у нас не ворованные, а потом и трудом нашим нажитые.
— Чиновникам давали же их! — возразил Виктор ядовито.
— Чиновники-то все-таки маненечко царские слуги, а не самозванщина…
Басардин наконец встал.
— На вас, значит, и надежды никакой питать нельзя!.. — произнес он.
— Мало че, что надежды, а что ежели бы теперь во Франции али в Австрии было, я бы, себя оберегаючи, комиссару вас представил, отвечал внушительно купец.
— Как это глупо! — сказал Виктор, уходя.
— Что делать-то! Неученые! Инако думать и полагать не умеем! — отвечал купец.
19
Прокламации
Три дня уже как Сабакеев и Бакланов с женой ехали обратно в Петербург. Последний всю почти дорогу не пил, не ел ничего и был чрезвычайно грустен; а Сабакеев, напротив, оставался совершенно спокоен и все сидел на палубе и смотрел на море.
По случаю небольшого числа пассажиров, Бакланов с женой занимал отдельную каюту. В один вечер, ложась спать и снимая с себя, между прочим замшевый пояс, он проговорил вполголоса:
— Ах, обуза, обуза проклятая.
— Что такое это вы сказали? — спросила вдруг его Евпраксия.
Последнее время она заметно присматривала за мужем.
— Так!.. Ничего!.. — отвечал Бакланов.
— Какая это у вас обуза? — продолжала Евпраксия.
Бакланов молчал.
— Да ну же, говори! — сказала она.
Бакланов усмехнулся.
— Да вон… из Лондона… порученье дали.
— Что-о-о? — воскликнула Евпраксия.
— Да не кричи, пожалуйста! — перебил ее Бакланов: — из Лондона!.. — прибавил он шопотом.
— Что из Лондона?
— Прокламации!
Евпраксия даже отступила несколько шагов назад.
— Ах, вы, сумасшедший человек! Сумасшедший! — воскликнула она: — где они у вас, подайте сейчас!
— Как возможно!.. Я не хочу подлецом быть!
— Подлецом вы будете, если привезете их. Для чего вы это делаете?
— Чтобы возбудить.
— Кого? к чему?
— Да к чему бы то ни было. Все лучше, чем оставаться при настоящем порядке.
— Как к чему бы то ни было! — воскликнула Евпраксия: — да вы в самом деле после этого злодеи какие-то!.. Кто вам дал это право делать?.. Кто вас уполномочивал?