Взбаламученное море
Шрифт:
— Aves-vous l'adresse de monsieur Бакланов?
— Oui, madame! — отвечал Венявин, сделав все умственное усилие, чтобы понять то, что ему сказали.
— Je vous prie de lui envoyer un petit billet de ma part… Нет ли с вами карандаша? — последние слова Соня нарочно сказала по-русски.
— Oui, madame! — отвечал торопливо Венявин и выхватил из бокового кармана карандаш.
Соня от обертки, в которую завернута была материя, взятая ею, чтобы переменить в лавках, оторвала клочок бумаги и написала на нем: «Вы безумный человек! Вас любят, но что же делать!..
— Votre parole d'honneur que vous ne lirez pas mon billet et m'en garderez le secret! — говорила Соня, подавая ему бумажку.
Само небо, кажется, осенило голову Венявина, что он понял эту фразу и даже ответил на нее, таким образом:
— Oui, madame, je prendai moi cette… j'ai reterde ici; mais aujourd'hui je partirai a Moscou!
— Merci! — сказала Соня и, пожав красную и неуклюжую руку студента своею хорошенькою ручкой, затянутою в французскую перчатку, сказала кучеру: «В гостиный двор!», и как стрела скрылась из глаз. Венявин тут только сообразил свою ошибку.
«Ах, я болван, болван! Ей ведь еще следует говорить mademoiselle, а я бухнул madame!» — думал он и с досады готов был прибить себя.
Придя домой, он тотчас запрятал драгоценное послание сначала в карман своих лучших брюк, а потом брюки эти засунул в треугольную шляпу, и ту положил на самый низ чемодана.
18
Сын, возвращающийся с раскаянием
Юный Басардин начал преприятно жить у тетки. Она ему нашила белья, велела навязать карпеток и наконец, от имени дедушки, подарила старинные золотые часы. Виктор, в свою очередь, стал входить и помогать ей несколько по хозяйству. У Биби был один задельный мужик, ужасный грубиян: как только напивался он пьян, сейчас же с пеной у рта являлся перед барышниными окнами.
— Барыня!.. барыня!.. угорела барыня в нетопленой горнице… напевал он, приседая и делая другие глупости.
Иногда даже он ловил ее в церкви, когда она выходила оттуда.
— Сторонитесь, сторонитесь, улита едет, наша барыня… госпожа… — говорил он, расталкивая перед ней народ.
Биби его за это наказывала, возила в рекруты отдавать; но не проходило и полугода, как он снова повторял свои штуки, которые вздумал выкинуть и при Викторе. Тот его, на месте же преступления, схватил за шивороток, пригнул к земле и, из собственных рук, так отзвонил плетью, что даже другие мужики, стоявшие невдалеке при этом, почесав в затылке, проговорили: — «Это уж, брат, видно, по-настоящему, по-военному!», а сам наказанный ничего не объяснял, а только слезливо моргал носом.
Очень довольная всем этим, Биби начала говорить про племянника:
— Преумный и превнимательный… На что я, кажется, глазом посмотрю, и то он видит!
Когда она постыдила Виктора, что как это он, такой большой, не умеет читать по-славянски, он сейчас же подучил и, уже довольно бойко разбирая титлы, стал по вечерам читать тетке,
— И бы Афанасию страх велий!
Биби при этом как-то порывисто нюхала табак и принималась торопливо распускать свое вязанье. Это означало, что она сильно была тронута.
Дедушка-майор, тоже вывезенный на своих креслах слушать, начинал понемногу высовывать язык, а потом все больше и больше, и наконец вытягивал его почти что до половины.
— Папенька, опять язык! — вскрикивала на него Биби.
Старик сейчас же убирал орган слова в надлежащее место, но потом, через минуту, начинал его снова выпускать понемногу: зачем он это делал, никто у него допроситься не мог.
«И приидоша к нему беси», — продолжал между тем Басардин, невольно улыбаясь. У него самого в это время были порядочные бесенята в голове.
«Коли так все пойдет, так с тетки-то рублей пятьсот сорвать можно будет!» — думал он и продолжал читать: — «Отьидитие от меня, окаянные, рек Афанасий».
«А Иродиадка все отвертывается!» — вертелось в это время в голове молодого человека, и голос его делался совершенно невнимателен.
— Ну, будет, друг мой! — говорила Биби, думая, что он устал.
Виктор закрывал книгу, осторожно подавая ее тетке и сам, усевшись смиренно в кресло, задумывался. В эти минуты его волновали самосильнейшие страсти: с некоторого времени он решительно не в состоянии был равнодушно видеть стройного стана Иродиады и ее толстой косы, красиво расположенной на затылке.
— Иродиада, куда ты! Постой! — говорил он ей, когда она, вечером после ужина, приходила и ставила ему графин на стол.
Первоначально Иродиада отвечала на это одним холодным взглядом, но Виктор простер свои искательства и дальше.
— Погоди, постой! — говорил он, встретив ее раз в темном коридоре.
— Барин, что вы? Перестаньте… Право, тетеньке скажу! — проговорила Иродиада, стараясь поскорее пройти мимо него.
— Ну да! как же! скажешь! — говорил Виктор и сделал чересчур смелое движение.
Иродиада сердито оттолкнула его и прошла.
Биби она в самом деле, должно быть рассказала, потому что та была день или два очень суха с Виктором. Злоба в душе его забушевала. Поймав снова Иродиаду в коридоре, именно после описанного нами чтения, он остановил ее.
— А, так ты ябедничать! — произнес он и так распорядился, что Иродиада, для спасения себя, сначала толкалась, а потом укусила ему плечо.
— Ты еще кусаться! — проговорил Виктор и схватил ее за косу.
Иродиада закричала на весь дом:
— Батюшки, бьют!
На этот крик со всех сторон высыпали девки со свечами и сама Биби.
— Она мне грубит! — сказал Виктор, указывая на Иродиаду.
— Матушка, вся ваша воля, — отвечала та, поправляя свою косу и куда-то мгновенно скрываясь от стыда.