Вздымающийся ад (сборник)
Шрифт:
— Петер Вардайнер мне симпатизировал о самого начала. Мы с Зоммером были, пожалуй, самыми популярными и одними из самых высокооплачиваемых журналистов в Мюнхене. Вардайнер мне говаривал: «Ты–то еще можешь жить как угодно и с кем угодно. Не представляешь, как я тебе завидую. Я со всеми своими миллионами при всем желании этого позволить не могу».
Отчасти это было правдой, но он все же преувеличивал. Ведь и я не живу так просто и беззаботно, как некоторые думают. Знали бы они, к примеру, сколько времени и нервов я потратил, чтобы избавиться наконец от своей последней приятельницы.
Вардайнер
Я помог ему найти одну девушку, которая соответствовала его представлениям. Понятия не имел, какие из этого возникнут проблемы. У меня просто фантазии не хватило. Верьте мне, дружище, эти нежные и с виду неопытные юные дамы могут усложнить жизнь до того, что и жить не захочется.
* * *
Из донесения о наблюдении за парой Вардайнер — Ингеборг Файнер:
«Объект наблюдения: здание редакции «Мюнхенских вечерних вестей».
Место, откуда велось наблюдение: французский винный подвальчик напротив редакции.
Время наблюдения: 16.00–24.00.
Отслеживаемая особа — Ингеборг Файнер, чья личность подтверждена по имевшемуся фотоснимку, — покинула здание редакции в 17.05. В 18.05 за ней последовал Петер Вардайнер, чья личность тоже была подтверждена. Оба направились пешком в дом на Унгерштрассе, где находились в квартире, расположенной в мансарде четвертого этажа.
Хозяин квартиры — Карл Гольднер.
Донесение составила ассистент Ханнелора Дрейер и передала инспектору Фельдеру».
* * *
— Ты меня не любишь, — хорошо поставленным голосом пожаловался Александр Бендер. — Но тогда зачем ты пришла?
Лежа на постели, Сузанна задумчиво смотрела на него.
— Я сама не знаю, почему здесь. Видимо, мне нужно разобраться в себе, понять, что со мной происходит.
— Ну спасибо! Значит, я тебе подопытный кролик!
Бендер, знаменитый, захваленный критиками и обожаемый публикой артист, был возмущен. Его самомнение дало серьезную трещину, когда он понял, что Сузанна не принимает его всерьез.
— Я тебя чем–то обидел? — не отставал он. — Слушай, мужчины вроде меня на улице не валяются. Что тебе, собственно, надо?
— Человека, который преодолеет свой эгоизм и будет просто нежен со мной, — прошептала она. — Человека, который даст мне утешение, забытье и искупление. Пусть даже на миг.
— Это фантазии, годные для девицы–подростка, — поморщился Бендер.
— Но ведь должен же быть на свете такой, — настаивала Сузанна. — Я ищу его всю жизнь.
— И никогда не найдешь, во всяком случае это не твой муж. Вся эта идеальная любовь — так, пустой звук.
— Ты уверен? — Она села, лицо озарила нежная улыбка. — А если я уже встретила когда–то мужчину, который мог мне дать все это?
Говорила она об Анатоле Шмельце.
* * *
Из воспоминаний об Анатоле Шмельце пятидесятых годов
1. Аннабелла Шурланд, супруга издателя художественной
— …Мне так повезло провести вместе с ним отпуск в окрестностях Берхтесгадена. Он был очаровательным партнером, сердечным другом, настоящим рыцарем, внимательным, но ненавязчивым. И полным заразительного оптимизма. Его жизнелюбие поражало. Он был так поэтичен! Нет, то лето с Анатолем было незабываемым. Но, тогда же записала в дневнике, слишком коротким.
2. Фелиция Вайснер, редактор «Мюнхенского утреннего курьера»:
— Однажды я удостоилась чести с ним переспать. И навсегда зареклась. Не потому, что он оказался несостоятелен, а в основном потому, что он жутко уделал мне простыни. Пришлось тут же менять все белье. А у меня в то время было его всего два комплекта, на большее в его заведении я заработать не могла. А потом стало еще хуже. И этот сукин сын вел себя так, словно ничего не случилось! Увидев меня, начинал: «Как я рад тебя видеть, Фелиция!» или «Замечательно, что мы встретились! Надо бы нам поговорить!» И так без конца. А поскольку я не собиралась больше спать с ним, постарался отравить мне жизнь: тайком натравливал на меня моего начальника, чтобы тот придирался.
3. Доктор медицины Марианна Ольмюллер:
— …И его руки, его нежные, ласковые руки, которые так умели ласкать, которые словно открывали неслыханную прелесть и обнимали обожающим жестом…
Это было нечто большее, чем простое мужское желание. Кстати, в то время у Анатоля с потенцией уже было неважно. Я–то знаю, я врач.
* * *
— Ну и что, герр Вольрих, вы подумали над моими вопросами? — спросил комиссар Циммерман.
Вальдемар Вольрих, принимавший Циммермана в своем кабинете, выглядел крайне нервозно.
— Поймите, я сейчас очень занят. В любую минуту я жду звонка от генерального прокурора доктора Гляйхера, если вам это имя о чем–то говорит. Кроме того, сегодня вечером на балу будет министр экономики, и я отвечаю за его встречу. Не могли бы мы встретиться завтра?
— Разумеется, — сдержанно подтвердил Циммерман. — На допросе в полицай–президиуме в десять, одиннадцать или двенадцать, как вам будет угодно, герр Вольрих.
— Я буду в вашем распоряжении.
— Отлично. Но позвольте мне еще один формальный вопрос. Где вы были те полтора часа во время бала прессы? Спрашиваю я только для того, чтобы исключить этот пункт из своего плана расследования. Ответ я и так знаю.
— Но комиссар! — едва ли не гордо начал Вольрих. — Вы, конечно, понимаете, все мы люди…
— Разумеется, герр Вольрих, — кивнул Циммерман. — Потому что все мы люди, мы и не остаемся без куска хлеба. Одни молятся, другие убивают, здесь совокупляются, там умирают, то, что сегодня — большое чувство, завтра будет мотивом убийства. Нас ничто не может удивить.
— Ну ладно–ладно, — с нескрываемым облегчением согласился Вольрих. — Если вы уж так хотите знать, в критическое время с десяти до двенадцати мы с фрау Хорстман находились в отеле «У трех медведей» на Гетештрассе. В номере тридцать шесть. Надеюсь, вам не нужны подробности, чем мы там занимались.