Взгляд из угла
Шрифт:
Поэтому его существование прекратили. Николая Михайловича не просто убили удовольствия для - не как первого попавшегося черноволосого, ливийца там или туркменку, - его казнили. С назидательной целью: как бы за измену. Как это? как вообще можно изменить противнику?
– такие вопросы бесов не беспокоят, им на человеческую логику плевать, они работают с инстинктами. Берегитесь!
– вот и весь разговор, - не мешайте нам, а не то...
Как сказано в распоряжении Главного имперского ведомства безопасности IV 84b - 1027/41 от 24 октября 1941 года: "Все лица немецкой крови, публично выражающие дружественное отношение
В нашем случае мечта обгоняет действительность: еще и желтая звезда не введена, не говоря о газовых печах, - вот и приходится бесам все делать самим, и с особой жестокостью. Ведь их, в сущности-то, мало. Большинству людей все-таки не до них, - это, положим, очень удобно, - однако ведь и не за них это большинство. Поэтому надо его запугать обязательно. Исторический опыт прямо требует. Бесы почитывают научную литературу, а наука установила точно: чтобы без помех опять заняться окончательным решением, достаточно 5% населения. Если эти пять процентов научатся произносить слова "жидомасонский заговор" без иронии, то прямая поддержка от всех остальных не требуется - лишь бы не дергались. Это главное условие победы. После которой сделать этих остальных шелковыми - способы есть.
А никто и не дергается. Начальство и публика изо всех сил смотрят в другую сторону. Но публике-то это усилие шеи дается легко, а начальство немножко страдает: все же это не совсем отвечает идеалу порядка - сегодня сирийца убивают среди бела дня, завтра ливийца, и так далее без конца. И приходится плести вздор - что, дескать, это роковые случайности на почве внезапно наступающей неприязни отдельных, но сгруппированных прохожих к первому встречному.
Только и остается, что расчесывать укусы да покрикивать на прессу: чего уставилась? никакие это не вши! это у меня чисто нервное!
То есть отчасти все-таки совестно. Не перед своими, конечно, - а перед спонсорами, инвесторами: западные всего этого не любят.
Но совестно лишь отчасти. Главное - страшно. Только попробуй выказать бесам отвращение - и ты для власти навсегда чужой, подозрительный, карьере конец. Не веришь, выходит, во внутреннего врага, на которого всю дорогу тебя натаскивали, неверный ты Руслан, - сам ты, значит, враг, а то и хуже, мы к твоей анкете вернемся еще.
Трусят сверху донизу. Но с таким видом, что якобы просто пренебрегают пустяками. Якобы следуют завету Фаддея Булгарина: плюнешь на искру - погаснет, а дунешь - разгорится пламя.
И вся эта наша так называемая интеллигенция, соль асфальта, мозг электората (люд вообще-то зависимый, все больше директора предприятий культуры) - тоже, естественно, помалкивает. Надувая щеки так, чтобы казалось - плюет.
А Николай Михайлович почему-то не боялся. Думаю - как раз потому, что был настоящий, а не так называемый. Настоящий ученый.
Он, видимо, представлял реальную угрозу для вполне конкретных лиц. Поскольку разработал методику выведения их на чистую воду. Чуть было не сорвал ритуал, устраивавший буквально всех: когда слишком оборзевших бесов на время забирают, а потом отпускают с извинениями. Поскольку, оказывается, нет такого закона нашему суду - как все равно сердцу девы, - чтобы сажать за свободное излияние патриотизма, типа бей жидов. Неразрешимая, видите ли, коллизия: признаки преступления в этих,
А Николай Михайлович, насколько я понимаю, попытался сконструировать как бы детектор юридической фальши. Бесы почуяли запах жареного, шкурный дискомфорт.
В последние недели жизни Н.М. заинтересовался одним документом, действительно вопиющим: обращением бесов к президенту России и Федеральному собранию РФ. Напечатано в № 224 "Нашего Отечества" - "оппозиционной русской патриотической газеты" - петербургского, ясное дело, розлива. Вот какую рацею читают они государству российскому (адский синтаксис и пунктуацию оставляю в первозданной скверне):
"...Это сегодня, когда мы молчим и позорно, униженно терпим жидов, безнаказанно и нагло грабящих Россию, вроде тишь и благодать, нам никто не угрожает, на нашу жизнь никто не покушается с оружием в руках, но захоти мы сегодня вернуть награбленное жидами, то натовскими силами, или карательными подразделениями российской армии, или силами израильской военщины, но жиды нам моментально устроят здесь, в России, вторую Палестину. Зло не знает меры, не знают меры и жиды. Так что? Будем пассивно смотреть как жиды завоевывают с оружием в руках мир, пытаясь огнем и ракетами убивать непокорных? Мы требуем" и т. д.
Государство, разумеется, смолчало. Николай Гиренко собирался ответить вместо него, подвергнув анализу кромешный антисмысл, скрежет зубовный. Не успел. Застрелили.
12/7/2004
Шуточка
Сто лет назад была эта ночь - в Баденвайлере душная, с молниями в разогретом густом тумане.
Чехов почувствовал на груди тяжесть колотого льда, сказал жене: "Не надо... Пустому сердцу не надо льду..." - и через несколько минут врачу: "Ich sterbe!"
Всего сто лет назад. Период вполне умопостигаемый. Например, так: если вы, мой читатель, разменяли пятый десяток, то, значит, в 1904 году четверо ваших прадедушек уже были, скорей всего, знакомы с вашими прабабушками. Возможно, кто-то из них читал хотя бы "Каштанку" или "Белолобого", и, узнав, что Чехов умер, - пожалел.
Да, ваших собственных прабабушек и прадедушек (скажем аккуратней: их современников) антропологический словарь - вот что такое эти восемнадцать томов. Сотни фигур в тысячах положений. Реальные люди узнавали себя, знакомых, обстоятельства, привычки, речевые обороты, - то есть считали литературу Чехова очень похожей, всерьез похожей на свою жизнь, на проживаемое ими время, - за это, собственно, и любили. Наполовину за это. За резкую наблюдательность, превращенную как бы в ясновидение: когда сквозь персонажа просвечивает, как на Страшном суде, его последняя цена, - притом что все (как и читатель, как и зритель пьес) - ассортимент одной и той же бракодельной фабрики.
Которую, как известно, вскоре взорвали. А продукцию изъяли из обращения, потом планомерно ликвидировали.
Сегодня у Чехова знакомых не встретишь: как в огромном аквариуме, плавают существа, каких никто никогда не видел на земной поверхности. Не сразу и вспомнит читатель-зритель, что проживает в одноименной с ними стране.
А вспомнишь - тоска. Сострадаешь им, как живым, даром что в большинстве несимпатичные. Оттого, что все угадал про них Чехов, кроме самого главного: что с ними со всеми будет. А нам более чем ясно.