Взгляд висельника
Шрифт:
– Сбежал, старпер. А то бы я ему яйца-то на шею намотала.
Кондуктор помотала головой.
– Молодежь.
– Вот почему так? – снова завелся Истомин, но потом, поняв, что его истерика здесь никому не нужна, замолчал.
– Мы такими не были, – сказала кондукторша и пошла обилечивать вошедшего пассажира.
Людмила плохо помнила вчерашний вечер. Вроде бы отношения с дочерью наладились. По крайней мере, сдвиг к пониманию друг друга был сделан. Возможно, это только маленький шажок, но он сделан, и Люда не собиралась отступать.
Она взглянула на часы, висящие над комодом. Было без десяти одиннадцать.
Людмила встала. С удивлением обнаружила, что ей хватило сил вчера раздеться. Она подхватила халат с велотренажера, служившего в последнее время вешалкой. Люда год не подходила к тренажеру и уже начала замечать жирок на боках и бедрах. В пятнадцать она бы отмахнулась от этого, в двадцать пять это было бы трагедией, но в тридцать четыре – это конец света. И если она не возобновит тренировки, то в отдельно взятой семье с отдельно взятым человеком апокалипсис произойдет намного раньше прогнозируемых дат.
Люда прошла на кухню. Удивительное было и здесь. Идеальная чистота была везде, даже посуда вымыта и поставлена на сушку. Такой чистоты не было в их квартире со дня ухода мужа. Людмила будто потеряла смысл жизни. Перестала убираться, посуду мыла редко, и то только потому, что редко ее пачкала. Только рюмка или бокал часто встречались с раковиной. Черт возьми! Она перестала кормить дочь! Но Владка – взрослая девочка – и так справлялась. Вот почему она от нее отвернулась! Нет никакой вины ее кобеля-отца. Ее бросила мать. Что случилось вчера? Мать вернулась? Очень хотелось в это верить. Люда не доверяла сама себе, но вчерашний шажок надо повторить. Может, завтрак? Да, но для этого надо убедиться, что дочь дома. Люда развернулась, остановилась в дверях и вновь посмотрела на отполированные стол и тумбы. Что-то было в этом неестественное. Стерильное до отвращения. Осталось повесить ультрафиолетовую лампу и вымыть полы хлоркой. Люду даже передернуло. Взяв себя в руки, она включила милую улыбку и пошла в комнату дочери.
Она толкнула дверь и шагнула в спальню. Влада сидела за компьютером в какой-то странной позе, будто заигралась и задремала, откинувшись на спинку кресла. По экрану монитора бегали какие-то буквы на черном фоне. Люда боялась ступить дальше. Она будто попала в какую-то параллельную вселенную, где ее все пугало. Стерильная кухня, странная поза дочери… «Не умерла же она?» – вдруг пришла ей в голову совершенно бредовая мысль.
– Влада? – шепотом позвала Людмила. – Доча, ты спишь?
Самый глупый вопрос, который можно было задать. Будто человек мог проснуться и сказать: «Да, я сплю». Ответом на глупый вопрос было молчание. То есть Владислава спала. Все-таки что-то странное было в ее позе. Ее бы уложить в кровать.
«Была бы ты хорошей матерью, не напилась бы вчера, а зашла сюда, выключила бы этот гребаный компьютер и уложила своего ребенка спать. В ту позу, которая не показалась бы тебе странной».
Правильные слова второго совестливого «я» причиняли боль. Люда утвердилась в мысли, что вчера был выпит последний глоток спиртного. Все – завтрак, любовь к дочери и велотренажер. Людмила Хрулева, в девичестве Колпакова, вернулась, и теперь ее ничто не сможет заставить уйти.
Перед выходом она еще раз взглянула на дочь и замерла. Сердце начало биться с удвоенной силой. Влада сидела в той же позе, вот только рука, облаченная в перчатку, теперь свисала, едва не касаясь крестовины
Она уже поняла, что на руке дочери не перчатка. На руке… Люда взяла Владу за плечо и медленно развернула девочку к себе лицом. Ноги едва удержали ее. Странная слабость разлилась по всему телу. Лицо дочери покрывала багровая «маска» точно такого же цвета, что и «перчатка». А из «маски» в районе левого глаза торчали два кольца ножниц. Только теперь все встало на свои места. Влада мертва, а «маска» и «перчатка» – это запекшаяся кровь. Ноги Людмилы все-таки подкосились, и наступила темнота.
Почти на каждом уроке он чувствовал на себе взгляды. Но стоило Сергею повернуться, Женька Ефремова что-то рисовала, Стас делал самолетики, Артем шептался о чем-то с Ольгой Санниковой, Надя почти спала. Банда Женьки была занята делами, далекими от слежки за Истоминым. Сережка знал: они что-то замыслили. Но это «что-то» не начнется в школе. Они будут ждать его на том участке по пути домой, где люди появляются редко. Сережа и рад бы пойти другим путем, но его, к сожалению, не было.
На последнем уроке перешептывания и поглядывания в сторону Истомина стали более откровенными. И, как потом оказалось, не он один это заметил.
– Слушай, Серег. Тут эти что-то против тебя замыслили, – сказал Арсен, когда прозвенел звонок с урока.
– Я вижу, – ответил Истомин и начал собирать книги и тетради в сумку.
– Ну ты и встрял, братан.
– Ничего, разберемся.
– Ну, удачи тебе, – сказал Арсен и пошел к выходу.
– Спасибо, она мне сейчас не помешала бы, – сказал Сергей, когда Арсен вышел из кабинета.
– Думаешь, она тебе поможет?
Истомин дернулся и обернулся на голос. За последней партой в среднем ряду сидел мужчина в черном. Когда он вошел, Сережа не заметил. В таком состоянии он мало что видел и слышал.
– Неужели ты думаешь, что озверевшие подростки и есть твоя проблема?
Мужчина ждал ответа. Но Сергей не мог сообразить, какого именно, поэтому спросил первое, что пришло в голову:
– Кто вы?
– Я? Я твой спасательный круг. Подушка безопасности. – Мужчина сидел неподвижно, сцепленные руки лежали на краю парты, плечи расправлены. Вид учителя, отчитывающего ученика.
– Чего вы хотите?
– Я?
Этим своим «я» он начал раздражать Истомина. Будто в кабинете был кто-то кроме них.
– Я хочу помочь.
– Мне не нужна ничья помощь, – уж как-то неуверенно сказал Истомин. И мужчина, похоже, это заметил. Он впервые за их беседу улыбнулся. И Сережа заметил, как незнакомец вдруг стал похож на его отца.
– В этом возрасте всем нужна помощь, – произнес незнакомец, и его лицо вновь стало каменным.
– А я тебя заискался, Серега!
Истомин повернулся на вошедшего. Игорь Ильичев ел пирожок, крошки падали на вязаную безрукавку, потом те, что не застревали в шерсти, падали на пол. Сергей повернулся к незнакомцу, чтобы повторить, что ему не нужна помощь ни в этом возрасте, ни в каком другом, но человека в черном не было. Он будто исчез. Через дверь он выйти не мог – там стоял Ильич. В окно? Может быть, но третий этаж. Сережа подошел к окну и посмотрел вниз на вытоптанную до твердости асфальта клумбу. Нет. Даже если выпрыгнуть из окна, то потом только ползком, потому что со сломанными ногами далеко не уйдешь.