Взгляд
Шрифт:
Сомнение и неуверенность являются сегодня существенной и неотъемлемой частью самого процесса мышления. В океане сомнения остались острова, отдельные области, где это еще не произошло, — скажем, филология. Кстати, именно определенность понятий и правил заставляют думать, что филология просто еще не стала современной наукой. Хотя сегодня уже есть немало лингвистов, утверждающих, что правильность или неправильность употребления слов или языковых форм определяется не законами грамматики, а тем, насколько они распространены в речи и понятны собеседнику. Многие исследования посвящены жаргонам, например пиджин-инглиш, и не только их гибкости и выразительности, но и грамматике, точнее, ее отсутствию.
Таким
Разумеется, мое определение современности может существенно измениться в течение ближайших нескольких лет, но и это будет вполне в духе ее самой. Чувство неуверенности — единственное, что существует бесспорно.
В древности говорили — в теологическом аспекте, — что самый высокий уровень знания это я не знаю. Нам сегодня нетрудно его достичь. Мы, собственно, с него и начинаем свой интеллектуальный путь.
Обратимся к мистицизму. Мистические школы существуют практически во всех направлениях христианства, сильные мистические традиции имеются в исламе, буддизме и индуизме. В любой из них сами мистики считали себя стоящими выше закона, а иногда и действовали вопреки ему. Если в различных направлениях мистицизма и есть что-то общее, то это вера в то, что люди могут идти дальше формы и за гранью ее познать Истину; что профанам знакома только оболочка, скорлупа мира, а посвященный познает его сущность. Одни видят лицо, а другие смотрят в душу. Одни видят закон, а другие — то, что по ту сторону закона.
Эта идея — противопоставление ложного внешнего истинному внутреннему — знакома не только мистикам. Но, судя по всему, практически все мистики считают, что, постигнув эту истину, разглядев подлинную суть явлений, они уже не связаны внешним законом.
Не всегда это проявляется в поступках — мистик может жить в полном соответствии с принятыми нормами и законами, он может быть очень осторожен, особенно если общество строго карает их нарушителей. Мистик такого типа считает, что нормы и правила необходимы только для простых людей, обывателей. Это, мол, полезно для общества: во-первых, проверенные временем законы обычно неплохи, во-вторых, простой человек нуждается в ограничивающих его рамках. Но он, которому — как он считает — дано увидеть суть за формой, проникнуть в тайный замысел бытия, закон не писан. Повсеместная распространенность и чрезвычайная привлекательность мистики связана еще и с тем, что язык ее полон терминов неопределенного содержания, аллегорий, туманных намеков. В мистических текстах каждый может найти искомое, ибо язык — антитеза фундаменталистскому буквализму.
Эта тенденция столь антисоциальна, что даже сами мистические школы, становясь частью истеблишмента, начинают борьбу с пренебрежением законом. Даже если мистик не пойман с поличным, интуитивно ясно, что связь между ересями и мистикой, повторяющаяся в разных исторических коллизиях, отнюдь не случайна. Несмотря на то, что мистик порой воспринимается как сверхверующий, он неминуемо рвет сети формальной религии, в которой вырос и к которой принадлежит. С другой стороны, определенный симбиоз мистической школы с властью возможен, наиболее часто он встречался в исламе. В течение многих лет всей Северной Африкой управляли люди, которые были руководителями суфийских орденов. Ливийским монархом был глава суфийской группы имам Мухаммад Идрис ас-Сануси, а в наши дни Марокко правит король, являющийся шейхом одного из орденов.
Великий персидский поэт XV века, дервиш из ордена Накшбандия Абдуррахман Джами (как, впрочем, и все поэты-мистики мусульманского Востока) много пишет о вине. Значительная часть его поэзии посвящена
Вряд ли удастся достоверно выяснить, было ли вино для Хафиза прозаическим алкоголем или символом пьянящей близости к Творцу, но важно отметить: мистик живет в смешении понятий и постоянном соблазне сделать коктейль из двух вин: воображаемого и реального, мистического и виноградного.
Подобное происходило и в христианском мире, в том числе в православном. Блаженными почитались юродивые — люди, по тем или иным причинам отвергавшие принятые нормы общежития и морали, то есть святым считался человек, у которого, как полагали окружающие или утверждал он сам, была своего рода прямая связь с Всевышним. Вряд ли лучшим примером русского мистика будет Распутин, но сочетание сверхъестественных свойств, которые ему приписывали, и полного пренебрежения нормами, которое он демонстрировал, весьма характерно почти для любой мистической традиции.
Современный же мир полон мистических групп, новых, обновленных и традиционных, во главе которых стоят лидеры: шейхи, святые, проповедники, гуру, — они претендуют на способность глубокого проникновения в горние миры или успешно имитируют это. Недавно один из них — гуру на час, у него около четырехсот последователей — написал книгу. Он поведал в ней о своем духовном пути, и одной из главных ее тем было то разочарование, которое он испытал, узнав подробности о личной жизни своих коллег. Автор подробно описывает лидеров крупнейших современных мистических групп, каждый из которых на чем-то помешан: один — на сексе, другой — на деньгах, третий — и на том, и на другом, — и рассказывает о своем разочаровании в них. Недавно я встретил этого человека и сказал ему — он, возможно, обиделся, — что вся эта книга просто отражает известный еврейский предрассудок: для него как еврея очевидно, что любой человек, даже лидер мистической группы, должен вести себя в соответствии с законами и правилами.
В этом его ошибка: эти люди, и в этом-то они уверены, стоят над любым законом. Они не чувствуют неудобства или угрызений совести, нарушая общепринятые нормы, совершая поступки, которые принято считать отвратительными. Напротив, они считают, что закон предназначен для простых людей, тот же, кто достиг духовной вершины, свободен от него.
Часто эту идею иллюстрируют аллегорией из игры в шашки: каждая из них может двигаться только вперед и не более чем на одну клетку. Но, достигнув края доски, шашка, превратившись в дамку, обретает абсолютную свободу: право двигаться во всех направлениях и на любое расстояние. Подобное правило есть и в шахматах: пешка идет только вперед, переходя с поля на поле. Но на последней горизонтали она может стать ферзем, ладьей или слоном. Так мистик, дойдя до последней черты, считает себя свободным от любых ограничений.
Исключением из этого правила во все времена был еврейский мистицизм. Он не только не антагонистичен еврейскому фундаментализму, но, возможно, — одна из сильнейших его опор. Фундаментализму, понимаемому как желание воспринимать слова и идеи буквально, в их прямом и простом смысле. Дело в том, что изначально еврейский мистицизм — кабала и хасидизм — пошел по пути, отличному от всех остальных, и идет по нему до сих пор. Еврейский мистик не только соблюдает закон, но его мистицизм всегда служит созданию новых законов или устрожению существующих. Если читать новые или относительно новые еврейские книги по религиозному законодательству, то можно увидеть, что влияние кабалы на законы — это добавление новых деталей и форм, но ни в коем случае не ломка действующего закона.