Взгляни на дом свой, ангел
Шрифт:
В конце концов она добилась своего. Иногда она задумчиво и убедительно доказывала Ганту осуществимость своего проекта. Иногда во время его вечерних филиппик она, огрызаясь, использовала свою поездку на Всемирную Ярмарку, как угрозу. Что именно должно было это ей принести, она не знала. Но она чувствовала, что это станет каким-то началом. И в конце концов добилась своего.
Гант не устоял перед приманкой новых краев. Он должен был остаться дома — и приехать позднее, если все пойдет хорошо. Его прельщала и мысль о временном освобождении. В нем пробудились
В начале апреля Элиза отбыла со своим взбудораженным выводком, держа Юджина на руках. Он был совсем сбит с толку этой калейдоскопической суетой, но полон любопытства и энергии.
В дом нахлынули Таркинтоны и Данкены, начались слезы и поцелуи. Миссис Таркинтон взирала на нее с почтительным ужасом. Все соседи были несколько сбиты с толку этим событием.
— Ну, как знать… как знать… — говорила Элиза со слезливой улыбкой, наслаждаясь сенсацией, которую вызвало ее решение. — Если все пойдет хорошо, мы, пожалуй, там и останемся.
— Вернетесь, вернетесь! — объявила миссис Таркинтон с бодрой уверенностью. — Лучше Алтамонта места не найти!
На вокзал они поехали в трамвае. Бен и Гровер сидели рядом, весело охраняя корзину со съестными припасами. Хелен нервно прижимала к груди ворох свертков. Элиза оценивающе поглядела на ее длинные прямые ноги и вспомнила, что Хелен предстоит ехать за полцены — по детскому билету.
— Послушайте-ка, — начала она, пряча смешок в ладони и толкая Ганта локтем, — ей придется свернуться улиткой, верно? Все будут думать, что ты уж очень рослая для одиннадцати-то лет, — продолжала она, обращаясь прямо к девочке.
Хелен нервно заерзала на сиденье.
— Зря мы так сделали, — пробормотал Гант.
— Пф! — сказала Элиза. — Никто на нее и внимания не обратит.
Он усадил их в спальный вагон, где ими занялся услужливый кондуктор.
— Пригляди за ними, Джордж, — сказал Гант и сунул кондуктору монету. Элиза впилась в нее ревнивым взглядом.
Он ткнулся усами в их щеки, а костлявые плечики своей девочки погладил огромной ладонью и крепко ее обнял. Элизу что-то больно укололо внутри.
Они неловко молчали. Необычность, нелепость всего ее проекта и чудовищная неразбериха, в которую превращалась жизнь, мешали им говорить.
— Ну, — начал он, — наверное, ты знаешь, что делаешь.
— Ну, я же вам говорила, — сказала она, поджимая губы и глядя в окно. — Как знать, что из этого выйдет.
Он почувствовал неясное умиротворение. Поезд дернулся и медленно двинулся вперед. Он неуклюже ее поцеловал.
— Дай мне знать, как только вы доберетесь до места, — сказал он и быстро пошел к двери.
— До свидания, до свидания! — кричала Элиза и махала ручонкой Юджина высокой фигуре на перроне.
— Дети, — сказала она, — помашите папе.
Они сгрудились у окна. Элиза заплакала.
Юджин
Они жили в белом доме на углу. Перед домом был маленький газон, и еще узкая полоска травы тянулась вдоль тротуара. Он смутно понимал, что дом находится где-то далеко от центральной паутины и рева большого города: кажется, он слышал, как кто-то сказал — «в четырех-пяти милях». А где была река?
Два маленьких мальчика — близнецы с длинными белобрысыми головами и остренькими хитрыми лицами — время носились взад и вперед по тротуару перед домом на трехколесных велосипедах. На них были белые матросские костюмчики с синими воротниками, и он их свирепо ненавидел. Он смутно чувствовал, что их отец был плохим человеком — упал в шахту лифта и сломал ноги.
У дома был задний двор, обнесенный красным дощатым забором. В дальнем его конце был красный сарай. Много лет спустя Стив, вернувшись домой, сказал:. «Этот район там весь теперь застроен». Где?
Как-то на жарком пустом заднем дворе выставили проветривать две кровати с матрасами. Он блаженно растянулся на одной, дыша нагретым матрасом и лениво задирая маленькие ноги. На второй кровати лежал Люк. Они ели персики.
К персику Юджина прилипла муха. Он ее проглотил. Люк взвыл от хохота.
— Муху съел! Муху съел!
Его сразу затошнило, тут же вырвало, и потом он еще долго не мог ничего есть. И старался понять, почему он проглотил муху, хотя все время видел ее.
Наступило раскаленное лето. На несколько дней приехал Гант и привез Дейзи. Как-то вечером они пили пиво в Делмарских садах. Сидя за маленьким столиком, он сквозь жару жадно смотрел на запотевшую пенящуюся пивную кружку — он представлял, как сунул бы лицо в эту прохладную пену и упился бы счастьем. Элиза дала ему попробовать, и они все покатились со смеху, глядя на его горько удивленное лицо.
Еще много лет спустя он помнил, как Гант с брызгами пены на усах могучими глотками осушал кружку — красота этого великолепного утоления жажды зажгла в нем желание сделать то же, и он подумал, что, может быть, не все пиво горькое и что, может быть, наступит время, когда и он будет приобщен к блаженству; которое дарит этот великий напиток.
Время от времени всплывали лица из прежнего полузабытого мира. Кое-кто из алтамонтцев приезжал и останавливался в доме Элизы; Однажды с внезапно нахлынувшим ужасом он увидел над собой зверское бритое лицо Джима Лайда. Это был алтамонтский шериф; он жил у подножия холма ниже Гантов. Когда Юджину шел третий год, Элиза уехала в Пидмонт, куда ее вызвали свидетельницей в суд. Она отсутствовала два дня, а он был поручен заботам миссис Лайд. Он никогда не мог забыть игривой жестокости Лайда в первый вечер.