Взлет и падение ДОДО
Шрифт:
– Ну, не навсегда, – ответил Тристан. – Мне бы слишком сильно тебя недоставало.
Черт бы побрал его треклятую улыбку. И он даже взъерошил мне волосы, мерзавец.
– Когда отправляемся? – спросила я.
Часть вторая
Материализация – куда более сильное потрясение, чем все другие эксперименты, которые мы проводили в ОДЕКе. Я не только (как всегда) плохо соображала, кто я и где, но еще и очутилась на месте совершенно голой. Под открытым небом средь бела дня.
Я успела
Солнце, пробивающееся сквозь древесную крону, согревало мне левый бок, правый ощущал неровности земли, кустики травы, веточки, корявые корни. Пока сознание привыкало к новой обстановке, я отметила, что не слышу постоянного фонового шума современной цивилизации. Воздух полнился пением птиц и жужжанием насекомых.
Что-то просвистело прямо надо мной, и тут же раздалось негромкое «тюк». Я подняла голову и увидела, что из выступающего над землей древесного корня торчит стрела. Серое оперение все еще подрагивало. Если бы я не упала, она вонзилась бы в меня.
И тут же солнце заслонила нависшая надо мной высокая фигура. Голая, ошарашенная, безоружная, я никак не могла защититься от неизвестного. Эржебет отправила меня на смерть в точности как генерала Шнейдера. Какие мы были дураки, что ей поверили. Незнакомец переступил через меня одной ногой, да так и остановился, будто под ним никого нет. Край его длинного одеяния закрыл середину моего голого тела. Священник? Племенной вождь?
Однако фигура заговорила женским голосом, низким и строгим:
– Самюэль! На кроликов с луком не охотятся, на них ставят силки. Мы тебе уже говорили. Побереги стрелы для оленей и не балуйся с ними подле моего дома.
Английский явно родной, с ритмом почти как в аппалачском или ирландском.
Далекий голос, мальчишеский, принялся жалобно оправдываться.
– Самюэль, ничего такого ты не видел, это твое дурное воображение снова разыгралось. Ты не слушаешься. Ступай к матери.
Пауза.
– Ступай к матери, тебе говорю. За стрелой вернешься в другой раз. Найти ее легко – торчит из корня.
Затем, шепотом, в мою сторону:
– Не двигайся, пока я не скажу.
И снова громко:
– Самюэль! А ну уходи!
Новая долгая пауза, за время которой я немного собралась с мыслями. Колония Массачусетского залива. Август 1640-го. Деревня Грязная Речка, которую со временем переименуют в более благозвучный Бруклин.
Наконец женщина отступила на шаг, и я смогла ее разглядеть. Она была пуританка, в длинной юбке, синем приталенном жакете и простом белом чепце. Плечи покрывал большой белый воротник. Я знала, как она будет одета, и все равно зрелище ошарашивало. Она не вырядилась на исторический фестиваль, она в том, что носит каждый день. Я здесь. Это действительно происходит.
На вид я дала бы ей лет сорок, но из наших разысканий знала, что ей чуть за тридцать. Женщина глядела на меня осуждающе.
– Зачем ты здесь? – строго спросила она. – Нам тут не место. Очень неосмотрительно с твоей стороны появиться там, где любой может увидеть тебя и причинить тебе вред. Другой раз стрела в тебя попадет. И мальчик тебя заметил. По твоей милости мне пришлось солгать, будто ему почудилось. Если он донесет, нас обеих повесят.
– Я… извините, матушка Фитч, я…
– Не вставай, – ответила она, ничуть не удивившись, что я назвала ее по имени. – Я принесу тебе что-нибудь прикрыться.
Она повернулась и пропала из моего поля зрения.
Я чуть приподняла голову. Тишина и птичье пение продолжали свой контрапункт, издалека доносились журчание и запах реки. В неподвижном воздухе висела влажная летняя тяжесть. Метрах в тридцати от меня стоял глинобитный дом под соломенной крышей, с маленькой дверью, но без окон с этой стороны. На сотню шагов в обе стороны угадывались такие же строения. Земля была по большей части расчищена, кое-где из пашни торчали пни с узнаваемыми следами топора, но несколько старых больших деревьев рубить не стали. Я лежала под одним из них, американским кленом.
За домом был разбит аккуратный огород, а дальше начинался густой лес – в основном дубы, изредка сосны. Мальчик, которого отчитала матушка Фитч, был во время их разговора справа от меня – на юге, сообразила я, наложив карту Грязной Речки на то, что вижу. Значит, он из семьи Григгзов. Самюэль Григгз… имя незнакомое, но я не заучивала наизусть всех жителей деревни. Только основные сведения, чтобы при необходимости выказать хотя бы общее знакомство. Может быть, он умрет в детстве.
В поселке жило меньше двухсот душ, так что я, разумеется, не надеялась сойти за местную. Однако участки были большие – по двенадцать с лишним акров – и я могла рассчитывать, что попаду сюда незамеченной. Так и планировалось: я материализуюсь на участке у ведьмы (по крайней мере мы имели основания думать, что она ведьма) вдали от посторонних глаз. Отличный план, если бы не накладки.
Любезный читатель: накладки бывают всегда. Каждый раз,
Матушка Фитч вернулась с тонким бурым одеялом и протянула его мне.
– Быстро заходи в дом. Мы с тобой одного роста, я тебя одену. А потом тебе надо будет быстро уйти, на случай если матушку Григгз науськает сынок и она сюда заглянет.
Пауза, пока я закутывалась в одеяло и осторожно вставала на ноги. Матушка Фитч не протянула руку, чтобы помочь, просто разглядывала меня оценивающе.