Взломщик, который изучал Спинозу

Блок Лоуренс

Он и сам говорил, что прежде всего займется именно этим. «В другое время, – сказал он, – я бы мог проверить подлинность монеты, не выходя из этого дома». Я так это понял, что он мог бы попросить зайти какого-нибудь опытного нумизмата, но таких специалистов по ночам не вызывают, и я потом сообразил, что он имел в виду совсем другое.

Он, возможно, имел в виду, что опытный нумизмат живет в его собственном доме, но и это предположение пришлось отвергнуть. Я понял, что Абель вряд ли захотел бы, чтобы в нумизматических кругах узнали о

его приобретении. Никель 1913 года – слишком редкая и известная монета, а эксперты в этой области – люди исключительно щепетильные, ни один не станет заниматься ворованной монетой.

Так я пришел к выводу, что Абелю нужно было не просто чье-то мнение, – он непременно хотел просветить монету рентгеном.

Я оглядел собравшихся. Убийца Абеля был так спокоен, что я на секунду усомнился в своей правоте. Впрочем, только на секунду. Каролин энергично закивала. Она смекнула, куда я гну.

– Где есть рентгеновский аппарат? В приемной какой-нибудь больницы? В кабинете рентгенолога? Но для этого надо выйти из дома. Может быть, у зубного врача? В доме есть дантист, доктор Григ. Он, кажется, специализируется на пломбировании коренных зубов.

– Да, он по коренным, причем совершенно без боли, – неожиданно высказалась миссис Померанц, – но деньги берет несусветные.

– Не он один такой, – раздались голоса, – все несусветно дерут.

– Не думаю, чтобы Абель нуждался в услугах доктора Грига. У него протезы. Но независимо от этого он мог быть с ним в хороших отношениях и мог пользоваться его рентгеновской установкой для просвечивания редких монет и драгоценностей. Однако он не был пациентом доктора Грига и вообще близких друзей среди соседей не завел.

Тем не менее он поддерживал знакомство с кем-то из соседей, у кого был рентгеновский аппарат. Дело в том, что Абель жаловался на ноги. Не знаю, был ли у него синдром Мортона или, что еще хуже, размягчение хрящей, но ноги у него действительно побаливали. И его значительный вес увеличивал нагрузку на них. Обувь, стоящая у него в шкафу, вся сделана на заказ и снабжена различными хитроумными приспособлениями, которые не купишь в соседней аптеке.

Я опять посмотрел на убийцу. На лице его читалось беспокойство, в глазах появилась тревога. Бородка и усы не давали разглядеть рот, однако подозреваю, что и губы у него задергались.

– По поводу ног Абель часто наведывался к Меррею Файнзингеру. Ясное дело, он не принадлежал к категории бегунов и танцоров, но его лечебная карта свидетельствует, что он был постоянным пациентом этого ортопеда. Кстати, в тот день, когда его убили, ему был назначен прием.

– Неправда! – возмущенно выкрикнул Файнзингер. – Приема на этот день я ему не назначал. Абель Крау был моим пациентом, это верно, но не только пациентом. Он был также моим другом. Вот почему я пришел на панихиду, но вместо этого попал на суд инквизиции.

– Не назначали? Странно! Запись о приеме имеется в регистрационной книге и в его карте. – Никаких записей

вплоть до минувшей ночи там не было, но, как говорится, к черту подробности. – Он ведь не первый раз пользовался вашей рентгеновской установкой?

Файнзингер пожал плечами.

– Да, он иной раз заходил ко мне, спрашивал, может ли включить рентген. Мне-то что? Близкий человек, пациент – пусть включает. Но в то утро он, кажется, не приходил или я просто не обратил внимания – у меня было много пациентов.

– Вот именно. Вы подождали до перерыва на ленч. Когда народ разошелся, вы поднялись к нему и попросили показать монету. Он показал, и вы убили его и взяли никель.

– Зачем мне это делать? В деньгах я не нуждаюсь. У меня отличная практика, дела идут как никогда. Я даже не коллекционер. Зачем мне его убивать?

– Просто-напросто элементарная жадность. Да, вы не коллекционер. Но не только коллекционеры знают о никеле 1913 года. О нем разве что младенцы не слышали. Говорите, отличная практика? Чем лучше у вас идут дела, тем сильнее вас тянет к роскоши. Вы сами об этом сказали, когда выписывали мне ортоэластики.

«Что-то с ними теперь будет? – подумал я. – Заказ уже спущен в мастерскую. Как они попадут ко мне, если мой ортопед будет арестован? Впрочем, Бог с ними, ортоэластиками».

– Ответ мы снова находим у Спинозы, – сказал я, открывая книгу на заложенной странице. – «Когда мы видим, что кто-то получает удовольствие от какой-либо вещи, у нас появляется желание обладать этой вещью, дабы испытывать такое же удовольствие. Но исполнению желания нашего мешает тот факт, что этот предмет принадлежит другому, посему мы пытаемся устранить это препятствие». – Я закрыл книгу. – Другими словами, вы видели, как дорога Абелю эта монета, и вы захотели ее заполучить. Поэтому вы убили его, то есть устранили препятствие, и взяли монету.

– Вы этого не докажете, – возразил он. – У вас нет никаких доказательств.

– Доказательства – дело следствия. Думаю, что в данном случае следствие не подкачает... Далее. Вы не ограничились тем, что присвоили никель. Вы взяли и другие вещи, которые я выкрал у Колкэннона, – изумрудные серьги и золотые дамские часы фирмы «Пьяже». Не удивлюсь, если они обнаружатся где-нибудь в вашем приемном кабинете, например в среднем ящике стола.

Файнзингер не сводил с меня глаз.

– Это вы их туда подбросили!

– Каким образом? Я не волшебник. Но и это еще не все. Вы взяли ключи от квартиры и, уходя, заперли за собой дверь. Это затруднило обнаружение тела и помогло вам лучше замести следы. Вы, конечно, избавились от них?

– Конечно, – вырвалось у Файнзингера. Он тут же спохватился и затряс головой: – Не брал я никаких ключей! Повторяю: я не убивал его, не брал монеты и ничего другого! И ключей не брал.

– Брали, брали, и у вас недостало сообразительности избавиться от этой улики. Ключи находятся в том же ящике вместе с серьгами и часами.