Взмах ножа (сборник)
Шрифт:
Беббит оказался около кровати и начал медленно оседать. Больше идти некуда. Его ноги подкашивались. Охранники всегда так делали. Они с силой заталкивали его в камеру и шли на него до тех пор, когда ему уже некуда было отступать. Большой полицейский вот-вот до него доберется. У него ладони огромные, как тарелки, как толстые куски холодного белого мяса.
— В чем дело, какого черта?! — спросил Мудроу. Он смотрел вниз на трясущегося Морриса Беббита, понимая, что план, который он приготовил, — чередование посулов с психологическим напором — никуда не годится. Мудроу приходилось сталкиваться с сумасшедшими, и он сообразил,
— Один из лунных танцев Морриса, — спокойно ответил Шиман. — Я же тебе говорил до того, как мы сюда пришли, — он сумасшедший. Что ты хочешь от человека, который готовит поджоги ради удовольствия?
— Я вижу, что он псих. — Мудроу терял одну возможность за другой. — Но хотел бы знать, как мы будем с ним общаться? Этот козел не слышит, что я ему говорю.
Вопрос был риторический, и Мудроу очень удивился, когда Шиман ответил ему.
— Пристегни Беббита наручниками к трубе отопления и выйдем в другую комнату. У меня есть кое-какая мыслишка, уверен, ты будешь в восторге.
Когда дело было сделано, Пэт Шиман объяснил Мудроу: если хочешь достучаться до Морриса, придется использовать шоковую терапию. Он сейчас где-то витает, и надо привести его в чувство. Придется вмазать пару раз так, чтобы он начал на нас обращать внимание.
— Послушай, Пэт, я достаточно видел сумасшедших. Чем сильнее на них давишь, тем больше они слетают с резьбы. Получится так, что с ним вообще нельзя будет разговаривать. Конечно, я могу сдать Беббита полицейским, но мне от него кое-что надо, а у меня сейчас нет в руках никаких других нитей этого дела. Ты понимаешь, о чем я говорю? Если я потеряю Беббита, мне придется прикрыть лавочку.
— Именно поэтому ты и должен действовать решительно, — сказал Шиман. — Как долго, ты думаешь, мы можем держать Беббита в наручниках? Вдруг кто-нибудь начнет его искать. Помнишь, он орал про мусор? Значит, кого-то ждал. Этот кто-то вызовет настоящих полицейских, и тогда тебе придется отказаться от Беббита. Посмотри правде в глаза, Мудроу: это единственный шанс, который у тебя есть.
Моррис хотел упасть и притвориться, что потерял сознание. Он всегда падал, когда за ним приходила охрана. Но наручники не опускались ниже перекладины, которой труба отопления крепилась к стене, и он не мог закрыть голову руками, как обычно делал. Его мозги были затуманены ожиданием, которого он боялся еще больше, чем избиения. Они иногда делали так: бросали его в клетку и оставляли там, пока он не начинал думать, что все уже позади, а затем возвращались. Как те два полицейских, которые скоро вернутся и будут бить его еще сильнее.
— Успокойся, Моррис. Я не сделаю тебе больно. — Маленький полицейский стоял около него. Он улыбался и говорил очень мягко. — Ты должен бояться моего напарника. А знаешь почему?
Моррис ничего не отвечал, потому что по опыту знал, любой ответ будет неправильным, если они пришли избивать. К тому же он внимательно смотрел на большого полицейского, который в это время рвал его, Морриса, газеты. Ему не нравилось, когда посторонние люди копались в его вещах. Этот фокус охранники частенько применяли в тюрьме: рвали все на части в твоей камере, буквально уничтожали все вещи. Однажды они нашли в камере скипидар и так ужасно избили его, что Беббит попал в тюремную больницу.
— Видишь, Моррис. Моему партнеру туго пришлось из-за того пожара, который ты устроил в Куинсе, на Тридцать седьмой улице.
Большой
— Тот пожар в Куинсе, Моррис. Ты сделал поджог там около месяца назад. У нас есть твой отпечаток пальца на одном из маленьких пузыречков от крэка, который ты там оставил. Помнишь?
Он никогда не мог спрятать свое тело. Вот бы втиснуться в двухдюймовое пространство, а то большой полицейский действительно сделает с ним что-нибудь ужасное.
— Да, Моррис. — Маленький полицейский все ближе подвигался к нему, пока не прошептал в ухо: — Мой партнер действительно сукин сын. Даже мне не нравится то, что он делает. Ничего не попишешь, он слишком сильный. К тому же выше меня по званию. Я буду говорить с тобой по-честному, Моррис. Этого сукина сына успокоит только одно — если ты скажешь, кто тебе заплатил за пожар в Куинсе… Но ты, кажется, его испугался, тогда скажи мне, я ему передам, и он уйдет, отстанет от тебя.
Что делает этот здоровенный полицейский? У него в руке зажигался маленький коричневый «Бик», крошечный, как мизинец. Он все время щелкает зажигалкой. Моррис сам провел много времени с такой штукой, глядя, как вылетают из-под кремня искорки, потом происходит маленький взрыв и появляется огонек. Моррис тогда поджигал кусочки газеты и смотрел, как они горят в его руке. Большой полицейский делает то же самое. Он поджигает газетные мячики и бросает их в груду бумаги.
— Черт возьми! — Маленький полицейский наступил на газету, затушив огонь, до того как тот успел разгореться. Его губы уже касались уха Морриса. — Ты меня слышишь? — Он обвил рукой талию Морриса и придвинулся к нему вплотную. Моррис почувствовал, что член маленького полицейского прижат к его бедру. — Я надеюсь, ты меня слышишь, — говорил тот. — Мне нужна твоя помощь, и я надеюсь, ты скоро сообразишь, в чем дело. Я сейчас выйду в туалет, а знаешь, что может случиться в мое отсутствие? Только одна мысль об этом меня пугает!
Большой ухмыльнулся. На этот раз Моррис знал, ухмылка предназначалась только ему. Моррис из всех сил старался сосредоточиться на том, что говорит низенький полицейский, но у него уже жгло бедро в том месте, к которому тот прижался. Беббиту так нравился любой огонь… Он чувствовал, что, несмотря на страх, начинает возбуждаться. А может быть, благодаря страху.
— Ты можешь не стыдиться, Моррис. Я понимаю. Я знаю, как сильно ты любишь огонь. Может быть, тебе нравится гореть самому? Я угадал?
Большой полицейский начал зажигать один мячик за другим, бросая их в бумажный мусор к ногам Морриса. Сначала низенький оттолкнул несколько мячиков, но потом он ушел, и Моррису пришлось самому это делать. Он уже чувствовал, как тепло поднимается по всему его телу. А вдруг у него загорятся брюки? Они что, дадут ему сгореть? Большой полицейский сильно разозлен, но другой сказал, что из этого можно выпутаться. Что-то было в его словах о Куинсе, о единственном выходе.
Он попытался вспомнить. Вспомнить бы побыстрее, пока не поздно. Он сильно устал, но если перестанет работать головой, то они его просто сожгут! Тот пожар, наверное, был очень маленький, иначе бы он помнил. Такой дерьмовенький, такой маленький, дерьмовый пожарчик, почти без пламени? Был один такой, но разве кто-нибудь умер? Он не помнил, чтобы кто-нибудь умер, тот пожар был сделан для другого. Пожар в назидание, если только они говорят о нем.