Взрыв на макаронной фабрике
Шрифт:
На пороге, привычно улыбаясь, стоял Рассел.
– Явился? – не слишком любезно поинтересовалась я. – Ну, проходи. Там в холодильнике покопайся. Должно вроде кое-что остаться от вчерашнего праздника, а мне некогда!
Американец сменил радостную улыбку на разочарованную:
– Я не хотеть есть остатки. Я приглашать тебя, Женька, в ресторан обедай…
Вот это подход! Чисто американский: не хочешь есть остатки – топай в ресторан.
– Рас, ресторан в России – это тебе не в Америке. Тут такие цены, что мало не покажется! На стоимость одного оленьего языка под
– Не волноваться, Женька! Как это говорят у вас? «Офис платит!» – Доуэрти похлопал себя по нагрудному карману легкой курточки-ветровки.
– У нас говорят: «Фирма платит», – поправила я Рассела. – Никак командировочные получил? Что ж, это меняет дело! Пошли, меценат.
Подхватив собачку на руки, я первой двинулась к выходу.
– Женька, а с dog в ресторан можно? У нас собак не пускают в ресторан для человек…
– У вас и негров не во все рестораны пускают, – заметила я. – А у нас, между прочим, уже давно демократия – за деньги можно хоть корову привести! Дашь кому нужно двадцать баксов, и сиди наслаждайся…
– Двадцать доллар? – изумился американец.
– В общем-то, можно и рубли по курсу ЦБ или евро, опять-таки по курсу! А за полтинник метрдотель тебе персонально стриптиз спляшет… Ну что? Идем обедать или все-таки остатками не побрезгуешь?
Рассел упрямо наклонил голову, словно хотел забодать еще неизвестного, но уже ненавистного метрдотеля, и решительно прошагал к двери.
– Характер! – вздохнула я уважительно.
На улице я несколько раз обошла вокруг новенькой машины, прежде чем сесть за руль. Рудольф запрыгнул в салон и основательно устроился на переднем сиденье. Как-то сразу угадывалось, что никого на это место он не пустит. Доуэрти растерянно переводил взгляд с меня на собаку.
– Рудик, – обратилась я к таксе, – уступи место гостю! Рассел угостит тебя мороженым.
Рудольф что-то проворчал и неохотно переполз на заднее сиденье.
Наконец мы расселись, и я с замиранием сердца завела двигатель.
– Хорошая машина, – одобрительно кивнул Рассел, прислушиваясь к работе мотора. – Американская!
Я в некотором роде патриот своей страны, поэтому, немного обидевшись за отечественное машиностроение, заявила:
– Ничего, нормальная. Наши тоже научились делать. «Жигули», например. Или «Москвич»…
Сказав это, я густо покраснела и вспомнила, что в моей предыдущей машине, «девятке», все время что-то отваливалось, стучало и бренчало. Однако Расселу об этом знать было не– обязательно.
Всю дорогу я думала только о том, как бы расспросить Доуэрти о том, что он узнал в музее и о чем они беседовали с Вовкой. Ничего не придумав, я мысленно махнула рукой и решила, что в ресторане незаметно переведу беседу на убийство женщины и попытаюсь что-нибудь выяснить.
Ресторан, в который мы приехали, считался в городе чем-то вроде клуба бандитов. Однако основная масса братков приезжала сюда лишь под вечер, поэтому сейчас в полупустом зале сидели лишь несколько человек, полностью занятых поглощением бизнес-ланча. Моего песика метрдотель
Неподалеку от нас сидели два «бизнесмена» – читай: бандита – и о чем-то оживленно переговаривались. К сожалению, шум льющейся воды не давал расслышать их слова. Но судя по жестам, мирное застолье грозило в скором времени перейти в рукопашную: воздух в радиусе восьми метров был буквально пропитан ненавистью и злобой. Это обстоятельство, видимо, беспокоило Рассела. Он то и дело бросал в сторону спорящих настороженные взгляды.
Улыбающийся официант принял у нас заказ и удалился. Американец напряженно улыбался, а я решила, что настал подходящий момент, чтобы провести дознание.
– Да-а, – вздохнула я с притворным сожалением, – демократия демократией, а люди гибнут. И преступность растет… Вот взять, к примеру, вчерашнее убийство… Ты ведь знаешь, что женщина умерла?
Доуэрти кивнул.
– Можно подумать, – продолжала я развивать мысль, – что кусок хлеба не поделили! А то ведь какие-то бриллианты! Разве стоят они того, чтобы брать грех на душу? А ты, кстати, в музее чего-нибудь разузнал? Ты не подумай ничего такого… Просто чисто женское любопытство!
Рассел снова кивнул и, тщательно подбирая слова, ответил:
– Служащие музея приходить на работа со служебный вход. Поэтому они ничего не видеть. А проситель в это время еще нет. Мы с тобой быть первый проситель.
Я недоуменно уставилась на янки:
– Кто-кто? Проситель? А чего там, в музее, выпросить-то можно? Разве только каменный топор, да и тот не настоящий. Ты, вероятно, имеешь в виду посетителей?
– Да, да, посетитель! – обрадовался Рассел. – Я еще очень плохо знать русский слова.
– Ты не отвлекайся, – посоветовала я. – Давай дальше рассказывай.
– А больше все!
– Что «все»? Слова русские забыл? Так ты на английском можешь лопотать. Я пойму, не волнуйся! – успокоила я американца.
– Нет. Слова я помнить. Только дальше – служебный информация! Я не иметь право ее раз-гла-голь-ство-вать.
Доуэрти по слогам выговорил трудное слово и теперь был очень доволен собой. Я так подозреваю, что этому слову его научил Вовка Ульянов. И вообще дорогой родственник, видимо, проинструктировал Рассела насчет меня. Мне это активно не нравилось.
– Э-э, понимаете ли, дорогой товарищ из Америки, я не знаю, как там у вас за океаном, а у нас в стране официальные лица, ну, типа Вовки, так и норовят влезть в частное расследование. Они всячески пытаются утаить информацию, вставить палки в колеса и вообще осложнить нам, частным сыщикам, и без того нелегкую жизнь. В то время как мы обязаны делиться с органами полученной информацией… – Я перевела дух и посмотрела на Доу-эрти.
Он несколько секунд поморгал, а потом задал идиотский вопрос: