Взрыв
Шрифт:
Никита вдруг почувствовал стыд.
«Может быть, и впрямь я зарываюсь? — подумал он. — Конечно, обидно мужику — первый прикатил, первый загрузился — и вдруг такое. Я же ему явно выказываю недоверие. Черт! Что это со мной, не пойму? Но как он взбесился? А впрочем, восточный человек, горячий. Черт! Ладно, дело сделано. А перед Керимом извинюсь».
— Извини, — сказал он, — разгрузка и погрузка займет десять минут — видишь, как солдаты работают. Ты ничего не потеряешь. Приедешь первым.
— Не смей извиняться перед ним! — гневно крикнул Бабакулиев. — Это он перед тобой извиняться должен!
— А что он сказал? — спросил Никита,
— Непереводимо, — буркнул Авез. — Раньше за такие слова убивали.
— Вот как? — Никита вскинул глаза на Керима.
Тот приложил руку к сердцу, поклонился:
— Извини. Горячий.. Ой, беда.. сердитый, плохой я... кипяток.
— Еще раз такой горячий будешь, пропуск в погранзону навсегда потеряешь, — холодно сказал Бабакулиев. — Это я тебе обещаю, Бабакулиев Авез. Запомни.
Керим опустил глаза. Но чего-чего, а раскаяния в них не было.
Потом, когда колонна ушла, Никите пришлось отбиваться:
— Ну вот он я, вот! Режьте меня, пилите, грызите!
— Что ты, дорогой, что ты? — ужаснулся Авез. — Тебя нельзя резать! Таможенная служба лишится единственного телепата и провидца! Мы тебя беречь будем как зеницу ока. Что ты сейчас чувствуешь, скажи?
Никита сделал несколько многозначительных пассов, задумался.
— Чувствую, что Авезу Бабакулиеву и Василию Чубатому не терпится съесть шашлык из молоденького барашка, который собирается зажарить Татьяна Скворцова.
— Ты гений! — потрясенно ответил Авез.
— Вы очень ценный человек, товарищ Скворцов, — сказал капитан Чубатый.
— А откуда ты узнал про барашка? — спросила Таня.
— Их мозг испускает одинаковые биотоки, — сказал Вася.
— Чей?
— Товарища Скворцова и барашка, — отомстил капитан.
Они с хохотом вошли в дом. Бабакулиев стал готовить мясо, доверяя остальным только черную работу: носить дрова, растапливать плиту, чистить шампуры.
И потом, в знак особого расположения, позволил Тане насаживать на них кусочки мяса — сочного, проперченного, посоленного, политого уксусом и переложенного кружками лука.
Обжигаясь, ели они шашлык, зубоскалили, поддевали друг друга, смеялись.
— Эх, жалко — Грицка нету! А все ты со своими японскими штучками. — Капитан погрозил Никите шампуром. — Гляди, если сманят от меня старшину, из тебя самого шашлык сделаю.
— Вот увидишь: он их там всех разложит, — сказал Никита. — А я ведь ему только самые начатки показал! Со старшиной ты, Вася, распрощайся. Быть ему чемпионом Союза, а если попадет в хорошие руки, то и повыше бери.
— Но-но! Намнут
— Не надейся. Он уникум. Такая силища и реакция одновременно — это талант. От бога. Никакими тренировками не выработаешь.
— А здорово он тебя в последний раз уложил! Любо-дорого глядеть, — подковырнул капитан.
— Сам-то сбежал из кружка! Авторитет потерять боишься?
— Никитушка поддался. Никитушка добрый. Он самаритянин и альтруист, — сказала Таня елейным голосом.
— Да-да! Помним, помним, как он ноги выворачивал бедному Приходько прямо с мясом. Пока мог! — сказал Бабакулиев. — Это было страшное зрелище.
— Вот приедет Приходько, прикажу ему, чтоб завязал товарища Скворцова морским узлом, — погрозил капитан.
— Не губите, товарищ Чубатый Вася! — вскрикнула Таня.
— Послушай, Василий, а чего ты народ обманываешь? — спросил Никита.
— Как это?
— А так. Какой же ты чубатый, если под бокс стриженный?
— Ха! Чудак человек! Это же маскировка. Пронюхают ковар-р-ные враги: грозный капитан Чубатый появился, станут искать, глядеть, где чубатый, где кудрявый? А я — вот он я, вроде бы неопасный для них человек, замаскированный своим полубоксом, неожиданно как выскочу, как выпрыгну — цап-царап! — и в сумку! Понимать надо, товарищ Скворцов! Это вам не урюк потрошить.
Никита не переставал вспоминать и оценивать мельчайшие детали сегодняшнего дня. И ничего не находил. Ничего, кроме взрыва бешенства шофера Керима Аннаниязова.
Но это все эмоции... Мало ли людей, готовых вспылить, взбеситься и по ничтожнейшему поводу!
И все бы забылось, не осталось бы ничего, кроме досадного чувства ошибки, если бы не письмо...
Поздней ночью, когда в горах по ночам уже подмораживало, днем тянул пронзительный ветерок с ледников, а изо рта стали вылетать клубочки пара, Никиту послали в командировку. В город, расположенный в оазисе, в самом центре пустыни Каракумы.
Лучшего времени для поездки туда просто невозможно было выбрать.
Пылящая, до шестидесяти градусов на солнце, убийственная жара спала. Люди вздохнули свободней. Это было время изобилия, время, когда земля отдавала человеку стократно все, что он в нее вложил.
Никита и Таня никогда не были в Каракумах, да и вообще плохо знали край, в котором жили.
Горы, Алиабад, два дня в Кушке, и все.
А Каракумы... Что они знали о Каракумах? Одна из величайших пустынь земли, самый большой канал в мире — Каракумский, верблюды, саксаул, солончаки, перекати-поле... Что еще? Еще, пожалуй, конфеты «Каракум».