Взрывник. Заброшенный в 1941 год
Шрифт:
Глава 11
Вечер начался с беды.
– Командир, – Жорка вбежал в землянку, даже не стряхнув снег с валенок. – Епишин вернулся, один, раненый.
– Где он?
– Геращенко перевязывает.
У медицинской землянки оказались уже через минуту. У входа толпилось с десяток человек.
– Так, чего стоим, кого ждём? Заняться нечем? Сейчас найду.
Вот, предложение, обращённое к красноармейцу, по нахождению для него занятия, мигом активизирует его способности по мимикрии в окружающую среду. В землянке горело целых четыре керосиновых
– Поднимай руки, – прикрикнул Геращенко. – А то сейчас просто срежем, сам зашивать будешь.
– Больно же, мать твою…
– Знаю! Но ты же герой! Ты сколько с этой раной километров прошёл?
– Пятнадцать… Наверно…
– Я же говорю – герой.
– Я левой не толкался… Только правой…
– Правильно, и голова на месте. Если бы попытался левой, то одежда к ране не присохла бы, тогда бы не дошёл – кровью истёк.
– Выйдите, – наконец заметил нас фельдшер. – Десять минут.
Это правильно, если боец пятнадцать километров раненный на лыжах прошёл, то за десять минут точно не умрёт. Через минуту к нам присоединились Матвеев, Кошка, Калиничев и Нефёдов. Интересно, а нас разгонять кто будет?
– Лейтенант, Епишин куда ходил?
– Он в группе Долгова, а Долгов к железке отправился. Полоту должны были у Гирсино перейти, заодно лёд проверить, а дальше к разъезду Шалашки.
– До реки сколько, километров десять?
– Скорее двенадцать. Десять, если по прямой.
– А до железки тогда пятнадцать?
– Да. А что?
– Боец говорит, что пятнадцать километров шёл раненый.
– Думаешь, прямо у дороги прищучили?
– Не знаю. Через пять минут прояснится. Товарищи, давайте мы тоже не будем создавать тут толчею. Остаёмся я и лейтенант, остальные занимаются своими делами.
Через пять минут мы с Калиничевым сидели на нарах рядом с раненым. Нам оставили только одну лампу, но света хватало. Сейчас в землянке, кроме Геращенко, его ассистента и нас троих, лежало ещё одиннадцать человек. Дышать было трудно, стоял запах лекарств, свежей крови, гноя и немытых тел – некоторые уже были здесь вторую неделю, и баню за это время, естественно, не посещали. Прямо сейчас фельдшер с помощником пытались обтирать кого-то тёплой водой в углу. Вероятно, появление Епишина отвлекло их от перевязки.
– Говорить можешь?
– Да, – кивнул боец.
– Тогда рассказывай.
– Послал нас вон товарищ лейтенант железку проверить. За старшего Михаил был, то есть младший сержант Долгов, ещё Серёга Вятких, Степан Лавров и Витька Лоза. До Полоты прошли без приключений, решили лёд пробовать – обвязали Витьку верёвкой, как самого тяжёлого, и вперёд пустили. За ним уже Серёга со вторым концом, он, наоборот, маленький, но, если что, поможет выбраться. Лёд трещит, но держит – может, просто так и провалился бы, но лыжника пропускает. Переправились только, слышим поезд идёт, на запад. Ну, Миха говорит: совсем фашист оборзел, видно, мало под откос летал, надо пойти посмотреть да узнать, с чего бурость такая. Ещё говорит: помните, как товарищ лейтенант велел – в лесу интервал десять метров, на открытом месте тридцать. Это меня и спасло. Водички не дадите, в горле сушит.
Отхлебнув пару глотков, Епишин продолжил.
– Как к разъезду подходить стали, сержант развернулся и пошёл на восток. Я ещё подумал; зачем это, надо кого одного к разъезду послать да тихонько поспрошать. Сначала мы как бы к разъезду приближались, но мимо него проехали
Боец снова ухватил здоровой рукой кружку и стал жадно пить. Лоб покрылся испариной, а сам заметно побледнел.
– Товарищи командиры, – это подошёл Геращенко и потрогал раненому лоб. – Ему бы отдохнуть. Как он вообще добрался, не понимаю, но сейчас у него отходняк пойдёт, да и температура поднимается. Реакция организма на нервическое истощение.
– Да я уже всё, товарищ доктор! Вскочил, значит, и дальше ходу. Только выстрелов уже больше нет. Тишина. Когда реку переходил, по мне выстрелили опять несколько раз, но издалека – ни свиста пуль не слышал, да и чтобы снег рядом взрыло, как это бывает, не заметил. Но я опять припустил. Вот дошёл. И это… Если бы винтовка была или пулемёт, то не ушёл бы, воевал. Но с автоматом… Да, испугался, но ушёл, чтобы предупредить, а не из трусости. Вы мне верите?
Что ответить? То, что произошло, знаем с его только слов.
– Отдыхай, – поднялся и толкнул в плечо лейтенанта. – Твоё дело теперь вылечиться, встать в строй и продолжить служить.
Вышли из землянки и одновременно глубоко вдохнули чистый воздух.
– Думаешь, правду сказал? – Калиничев достал из полевой сумки пачку немецких сигарет и закурил.
– То, что сбежал не из трусости? Кто ж его знает. А в остальном ему врать смысла вроде нет. Судя по всему, попали в засаду, и что-то мне говорит, что без латышей тут не обошлось.
– Да, нетрудно было догадаться, что если поезда пошли, то и разведка наша не за горами. Вот только как они место так точно определили.
– Не так сложно, если посадить засаду через километр, ну или через три.
– Так людей не напасешься. Только, похоже, они сделали проще – оседлали разъезд. Это одно из немногих мест, где можно получить информацию о железке. Причём наиболее полную: график движения, количество и тип вагонов, и прочее. Где это проще узнать, как не у железнодорожников?
– Согласен. Ладно, пошли в штаб, там нас с нетерпением ждут.
Очередное внеочередное совещание опять закончилось за полночь. В связи с изменившимися обстоятельствами решено было, соответственно, изменить и способы ведения разведки. Закончилась халява, когда можно было рассекать по окрестностям среди бела дня. Теперь передвижение по открытой местности, особенно вблизи объектов, представляющих для немцев стратегический интерес, только в тёмное время суток. За этими же объектами наладить наблюдение, провести первичный сбор информации и на её основе хотя бы примерно уяснить новую тактику немцев.