Взрывы в Стокгольме
Шрифт:
— Вы ее ненавидели?
— Друзьями, прямо скажу, мы с ней не были. Но все это происходило так давно!
— Она была еврейка?
— Наполовину. Мамаша у нее была еврейка. А папаша — датский помещик.
— Вы не любите евреев, не так ли?
— Как я отношусь к евреям — это мое личное дело, вас это, во всяком случае, не касается.
— А когда вы сидели в своем бюро по работе с иностранцами и рассматривали прошения о разрешении поселиться в нашей стране?
— Тогда я был совершенно объективен. Я руководствовался законами,
— Но с тех пор вы все-таки питали ненависть к фрекен Петерсен и ко всем ее домам?
— Вы что, полиция нравов? Оставьте мои мысли в покое! Я не совершал ничего противозаконного и не занимался никакими взрывами.
— Тогда почему, говоря о взрывах, вы заявили, что «хорошо бы кто-нибудь занялся расчисткой»?
— Я... Неужели вы не понимаете, что иногда необходим человек, имеющий волю, человек, который может приказать, убежденно, решительно, кто берет на себя смелость отстаивать то, чего хочет?
— А вы берете на себя смелость отвечать за то, что хотите? Но не желаете сознаться, что устраивали взрывы.
— Я не виновен, потому и не сознаюсь.
— Вы знаете о том, что на месте одного из взрывов было найдено удобрение из вашего сада?
— Удобрение из моего сада! Вы не в своем уме! Никак не могу понять, к чему вы клоните.
Нет, этот человек ни с чем не желал соглашаться и не шел ни на какие уступки. В конце концов Сюндман сдался и оставил его под присмотром полицейского.
Группе Бенгтссона в Соллентуне повезло не больше, чем Сюндману. Обыскали весь дом, но никакого динамита не нашли, не нашли и бикфордова шнура. Допросили жену Хенрикссона, Пию Хенрикссон и их шестнадцатилетнего сына Леннарта.
— Говорил ваш муж что-нибудь о взрывах? — спросил Бенгтссон у госпожи Хенрикссон.
— Нет.
— Неужели вы с ним об этом не разговаривали? За столом или еще когда-нибудь?
— Мы вообще с ним не очень много разговариваем.
— Вот как!
— Когда проживешь в браке с человеком тридцать два года, так уж не о чем особенно разговаривать...
— Вам все известно о вашем муже?
— Да. Все то, что мне нужно знать.
— Что вы знаете об Амелии Петерсен?
— Отвратительная особа, она все время преследовала моего мужа. Но это было уж очень давно. Все уже позабыто. Наверно, только мы да еще несколько человек помнят об этом.
— Почему она преследовала вашего мужа?
— Потому что он занимался своим делом. В бюро по делам иностранцев.
— Что обычно делает ваш муж по субботам?
— Стреляет ворон.
— Один?
— Да.
— Он всегда проводит субботние дни в одиночестве? — продолжал Бенгтссон.
— Как я сказала, теперь нам уже нечем удивить друг друга,— ответила она.
— А чем обычно занимаетесь вы, когда не заняты?
— Делаю гимнастику. Поддерживаю тело в форме.
— Истину?
— Истину той жизни, которая последует за этой. У меня есть контакты с душами умерших. Они рассказывали мне о себе, как и что. Только очень трудно разобрать, что они говорят. Гораздо легче поддерживать свое тело в форме. Потому я и занимаюсь гимнастикой.
Эта женщина готова была еще рассказывать о душах умерших.
Леннарт Хенрикссон, шестнадцатилетний сын директора бюро, очень мало походил на тот тип длинноволосых ребят в живописных ярких джинсах, который был тогда в моде. У молодого Хенрикссона были короткие русые волосы, подстриженные, с прямой челкой без пробора, новый коричневый костюм самого обычного покроя. Мальчик был узок в плечах, кожа у него гладкая и совсем светлая, так что выглядел он несколько бледным. У него была привычка, разговаривая, все время держать перед ртом ладонь, как будто ему хотелось преградить дорогу словам.
— Папа? Что ж, он парень ничего...
— Могли бы вы представить себе, что он и есть тот самый субботний взрывальщик?
— А что, он вполне мог бы заняться таким делом, если бы захотел. Так мне кажется. Только он ведь старый и такой, как бы это сказать, ну, уравновешенный, что ли.
— Но вы не исключаете такую возможность?
— Нет, не думаю все-таки. Мне кажется, он бы на это не пошел. Маловероятно. Это все равно, если бы какая-нибудь старая дама взяла вдруг да и вырядилась как девочка и пошла бы на танцы, на молодежную вечеринку...
— Говорил он что-нибудь о динамите?
— Сейчас нет. А вот года два назад он читал одну книжку о динамите.
— Какую книжку? Почему?
— Для работы для своей. Ему нужно было выяснить кое-что в связи с пенсионным делом одного парня, парень пострадал при взрыве динамита. Вот папа и хотел уточнить, для себя. Папа всегда был очень аккуратным и добросовестным в работе...
— Но так или иначе, а он читал книгу о динамите?
— Да.
— Ты хочешь еще что-нибудь сказать о своем отце? То, что может иметь отношение к взрывам?
— Нет.
— А какие у него взгляды в политике и вообще?
— Этого я не знаю.
— Ты такими вещами не интересуешься?
— Нет. Я буду инженером.
Третья группа полицейских взяла у директора бюро связку ключей и отправилась в управление социального обеспечения, чтобы осмотреть сейф в его рабочем кабинете.
На двух верхних полках хранились разные деловые бумаги, явно не имевшие отношения к взрывам. На третьей полке стоял продолговатый ящичек из полированного красного дерева. Картонная этикетка на крышке ящика гласила: «Для личного пользования». Один из ключей в связке подошел к замку в ящичке. В нем лежала гипсовая статуэтка обнаженной женщины с пластмассовым цветком в руке. Опять же никак не могла пригодиться в качестве «типса» в деле о взрывах. Две нижние полки были пустые.